Microsoft Word - ЭРИК ХОБСБАУМ_662.doc

Кроме самой Франции, существовала лишь одна крупная держава, чье революционное происхождение и симпатии к Декларации прав человека могли бы с идеологической точки зрения поставить это государство в число союзников Франции: это были Соединенные Штаты Америки. И действительно, США стали на сторону Франции в дальнейшем, по крайней мере однажды (1812—1814 гг.) в случае войны, хотя не в союзе с Францией, но против общего врага, британцев. Так или иначе, США оставались нейтральными в большинстве случаев, и их противоречия с

Британией не нуждаются в идеологическом объяснении. В остальном идеологическими союзниками Франции были партии или движения внутри других государств, а не сами государства.

В самом широком смысле слова, каждый человек, имеющий образование, талант, просвещенные взгляды, отдает свои симпатии Революции, всем событиям до якобинской диктатуры, а часто и гораздо позднее. (Пока Наполеон не провозгласил себя императором, а Бетховен не отказался от посвящения ему «Героической симфонии».) То, что целый ряд европейских талантов и гениев поддерживали революцию, можно только сравнивать с подобной почти всеобщей симпатией к Испанской Республике в 1930-х гг. В Британии ей симпатизировали поэты Вордсворт, Блейк, Кольридж, Роберт Бернс, Саути; ученые: химик Джозеф Пристли и некоторые члены вьщающегося Лунного общества Бирмингема 26 26 Сьш Джеймса Уатта уехал во Францию, когда произошла революция, чем привел отца в страх и смятение. ; техники и промьппленники, такие как Уилкинсон, фабрикант железных изделий, Томас Тэлфорд — инженер; все сторонники борьбы против британского владычества и все инакомыслящие интеллектуалы. В Германии ими были философы: Кант, Гердер, Фихте, Шеллинг и Гегель; поэты: Шиллер, Гёльдерлин, Виланд, старый Клопшток; музьисант Бетховен; в Швейцарии — просветитель Песталоцци, психолог Лафатер и художник Фюссли; в Италии — фактически все граждане, придерживающиеся антиклерикальных настроений. Так или иначе, хотя Революция получала такую интеллектуальную поддержку и благородных вьщающихся иностранных друзей и тех, кто готов отстаивать принципы Революции, присвоив им честь быть гражданами Франции 27 27 А именно: Пристли, Бейтам, Унлберфорс, Кларксон (борцы за отмену рабства), Джеймс Макинтош, Дэвид Уильямс из Британии; Клопшток, Шиллер, Кант и Анахарсис Клоотс из Германии, Песталоцци из Швейцарии, Костюшко из Польши, Горани из Италии, Корнелиус де По из Нидерландов, Вашингтон, Гамильтон, Мэдисон, Том Пейн и Джоэл Бало из США. Не все из них симпатизировали Революции. , ни Бетховен, ни Роберт Бернс не были сильны в политике или в военном искусстве.

Серьезное политическое якобинофильство, или профранцуз-ский дух существовали в основном в определенных местах, прилегающих к Франции, где социальные условия были схожи или культурные контакты постоянны (Нидерланды, Рейнские земли, Швейцария и Савойя), в Италии и по некоторым иным причинам — в Ирландии и Польше. В Британии якобинство, без сомнения, является феноменом большого политического значения, даже после Террора, если он не смыкался с традиционными анти-французскими настроениями, распространенным в Англии национализмом, смешанным с презрением джон-булльского^‘ по-едателя говядины к голодающему европейцу (все французы на известных к^икатурах того периода худы как спички) и враждебно к тому, кто, кроме всего прочего, являлся «традиционным врагом» Англии, будучи в то же время наследственным союзником шотландцев 28 28 ♦ Поскольку Польша была республикой дворян и мелкопоместных землевладельцев, конституция была якобинской лишь внешне: власть дворян была усилена еще больше, а не отменена. . Британское якобинство было уникально, так как оно было характерно для ремесленников и рабочих, по крайней мере после того, как первый порыв энтузиазма иссяк. Первыми независимыми политическими организациями рабочего класса бьши corresponding societies®. С этими обществами был солидарен Том Пейн с его «Правами человека» (которые он распространил в миллионах экземпляров), и они находили политическую поддержку со стороны вигов, подвергавшихся гонениям за богатство и общественное положение, но готовых защищать традиции британской гражданской свободы и желательность мирных переговоров с Францией. Несмотря на это, реальная слабость британского якобинства подтверждается фактом, что даже флот, стоявший при Спитхеде, который взбунтовался в самый переломный период войны (1797), шумно требовал, чтобы ему разрешили выступать против Франции, как только его экономические требования будут выполнены.