Microsoft Word - ЭРИК ХОБСБАУМ_662.doc

Демократия, как сказал когда-то легендарный Аристотель, есть власть народных масс, состоящих, в основном, из бедных. Интересы бедных и богатых, привилегированных и непривилегированных людей, конечно, не одинаковы; если даже предположить, что они иногда совпадают (или могут совпадать), все равно — отношение народных масс к общественным делам вряд ли будет таким же (в смысле точки зрения и предъявляемых условий), как отношение буржуазии и аристократов, которых писатели викторианской Британии именовали «классами», полагая, что только им присущи политические действия классового характера. В этом и состояла главная дилемма либерализма XIX века, создавшего конституцию и суверенный выборный парламент, но делавшего все возможное, чтобы действовать в обход этих институтов, лишая права голосовать и избираться большую часть мужского населения страны, не говоря уже о женщинах (см. «Век Капитала», гл. 6). До самого начала рассмотренного здесь исторического периода в основе либерализма неизменно оставалось различие между, так сказать, «юридическим государством» и «реальным государством» (по терминологии одного французского любителя логики, жившего в эпоху Луи Филиппа). Как только «реальное государство» начало проникать в пределы «юридического» или «политического» государства, защищенные укреплениями в виде имущественного и образовательного ценза и существовавших в большинстве стран аристократических привилегий (вроде Палаты Лордов британского парламента, в которую попадали по наследству), — так общественный строй оказался под угрозой. Действительно, что сталось бы с политикой, если бы массы людей, невежественных и грубых, неспособных понять элегантную и прагматичную логику свободного рынка, обрисованную Адамом Смитом, вдруг взяли бы в свой руки политическую судьбу страны? Скорее всего, они вступили бы на путь, ведущий к социальной революции, прообраз которой, ненадолго возникший в 1871 г., так напугал респектабельных граждан. Возможно, революция и не приняла бы старую форму народного мятежа, но кто знал, к каким последствиям могло бы привести наделение правом голоса не только богатых и образованных? Не привело ли бы это к коммунизму, как опасался позднее, в 1866 году, лорд Солсбери?

Однако после 1870 года стало ясно, что демократизации государственной политики не избежать. Массы были намерены вступить на политическую арену, не считаясь с тем, нравится это их правителям или нет. И это действительно произошло. Избирательная система, основанная на широком предоставлении права голоса и даже (теоретически) на всеобщем избирательном праве (для мужского населения), появилась в 1870-х годах во Франции, в Германии (по крайней мере, при выборах во Всегерманс-кий парламент), в Швейцарии и в Дании. В Британии, в результате введения «Законов о реформе» в 1867 и в 1883 гг.'^, электорат вьфос почти в 4 раза, т. е. количество избирателей в возрасте более XX лет увеличилось с 8% до 29%. В Бельгии в 1894 году произошла реформа избирательного права, после проведения всеобщей забастовки с этим требованием; в результате количество избирателей выросло с 3,9% до 37,3 процента от всего взрослого населения. В Норвегии число избирателей в 1898 году удвоилось, с 16,6% до 34,8%. В Финляндии после революции 1905 года произошла беспримерная демократизация избирательного права: 76% взрослого населения получили право голоса. В Швеции в 1908 году электорат удвоился, так как там решили не отставать от Норвегии. В Австрии в 1907 году было введено всеобщее избирательное право (только в австрийской части империи). В Италии всеобщее избирательное право было введено в 1913 г. За пределами Европы США, Австралия и Новая Зеландия были демократическими странами. В 1912 г. такой же стала Аргентина. Если оценивать все по более поздним стандартам, то демократизация была пока неполной, так как электорат составлял лишь 30—40% взрослого населения, которое могло бы участвовать в выборах при условии введения всеобщего избирательного права; тем не менее даже требование избирательного права для женщин перестало быть просто утопическим лозунгом. В 1890-е годы были приняты соответствующие законы в США (в щтате Вайоминг), в Новой Зеландии и в Южной Австралии, т. е. на окраинах мира белых поселенцев, а в 1905—1913 гг. это произощло в демократической Финляндии и в Норвегии.

Все эти преобразования отнюдь не вызывали энтузиазма правительств, занимавшихся их проведением, даже если они совершались на основе идеологических убеждений в необходимости народного представительства. Читатели, вероятно, уже заметили, как поздно ввели широкие избирательные права даже такие страны, которые с давних пор считались глубоко демократическими, например, скандинавские страны; не говоря уже о Нидерландах, где, в отличие от Бельгии, систематическая демократизация встречала сопротивление вплоть до 1918 года (хотя электорат рос примерно такими же темпами). Политики довольствовались профилактическим расширением избирательного права до тех пор, пока они, а не крайние левые, могли контролировать ситуацию. Так было во Франции и в Британии. Среди консерваторов находились циники, подобные Бисмарку, не сомневавшиеся в традиционной «лояльности» (а на самом деле — в невежестве и глупости, как откровенно выражались либералы) массового электората, считая, что всеобщее избирательное право усилит правых, а не левых. Но даже Бисмарк предпочел не рисковать в Пруссии (которая доминировала в Германской империи), где он поддержал введение избирательного права только для трех классов, что обеспечивало прочное преимущество для правых. Такая предосторожность оказалась мудрой, так как массовый электорат вышел из-под контроля сверху. То в одной стране, то в другой политики отступали перед давлением и волнениями народных масс или перед возможностью внутренних политических конфликтов. В обоих случаях они страшились последствий того, что Дизраэли называл «прыжком в темноту», которые могли оказаться непредсказуемыми. Конечно, социалистическая агитация 1890-х годов, а также прямое и косвенное влияние первой русской революции ускорили демократизацию. Как бы то ни было, но в период 1830—1914 годов большинство западных стран было вынуждено смириться с неизбежностью и принять демократизацию, каким бы путем она ни развивалась. Откладывать и дальше демократические преобразования было уже невозможно. Теперь проблема заключалась уже в том, чтобы уметь манипулировать ими.