Microsoft Word - ЭРИК ХОБСБАУМ_662.doc

Поскольку крестьяне и пролетарии были неграмотны, политически ограниченны или незрелы, а выборы не прямыми, то были избраны 610 человек представителей третьего сословия. Больщинство из них составили юристы, игравшие важную роль в экономике провинциальной Франции, и около сотни капиталистов и бизнесменов. Средний класс отчаянно и успешно боролся за представительство большее, чем у дворян и духовенства, за скромные потребности группы, официально представлявшей 95% народа. Сейчас они боролись с одинаковой решимостью и за право эксплуатировать своих потенциальных избирателей путем замены Генеральных штатов на собрание отдельных депутатов, избираемых так, чтобы вместо традиционно феодального органа, обсуждающего и голосующего по предписанию, где дворянство и духовенство всегда могли одержать верх над третьим сословием, появился новый. В этом состоял первый революционный прорыв. Через какие-то шесть недель после открытия Генеральных штатов третье сословие, стараясь опередить действия короля, дворян и духовенства, узаконило себя и всех, кто был готов присоединиться к нему на его условиях, как Национальное собрание с правом принятия конституции. Попытка дворцового переворота привела их к оформлению своих требований фактически в духе английской палаты общин. Абсолютизму пришел конец, как сообщил королю Мирабо"*’, блестящий и пользующийся дурной славой бывший дворянин: «Сир, Вы посторонний в этом собрании, у Вас нет права говорить здесь»®*

Третье сословие победило перед лицом объединенного противодействия короля и привилегированных сословий, потому что они представляли не только взгляды образованного и воинствующего меньшинства, но гораздо более могущественные силы: городских, а особенно парижских пролетариев и, в общем, взгляды революционного крестьянства. Распространение ограниченных реформ заменила революция, потому что созыв Генеральных штатов совпал с глубоким экономическом и социальным кризисом. Конец 1780-х годов был по многим причинам периодом больших трудностей во всех отраслях французской экономики. Плохой урожай 1788—1789 гг. и очень тяжелая зима сделали этот кризис особенно острым. Плохие урожаи били по крестьянству, но пока они полагали, что крупные производители могли продать зерно по низким ценам, большинство крестьян могли съесть посевное зерно или покупать продовольствие по низким ценам, особенно в месяцы, предшествующие новому урожаю (май-^ июль). От неурожаев страдала также и городская беднота, чей жизненный уровень — хлеб, ее основной продукт питания — был вдвое ниже необходимого. Они били по бедноте еще и тем, что нищета деревни уменьшала рынок промтоваров и тем самым создавала депрессию в промышленности. Сельская беднота, доведенная этим до отчаяния, бунтовала и занималась разбоем, городская беднота была доведена до отчаяния отсутствием работы в тот самый момент, когда цены стремительно росли. В обычных условиях мог бы возникнуть стихийный бунт. Но в 1788 и 1789 гг. все потрясения в королевстве, пропагандистская кампания и выборы придали людскому отчаянию политическую окраску. Они получили потрясающую и подобную землетрясению идею Свободы от привилегий и угнетения. Бунтующий народ стоял за депутатами третьего сословия.

Контрреволюция превратила возможный подъем масс в настоящий. Без сомнения, естественно то, что старый режим должен был отстаивать себя, бороться, если потребуется, применить силу, хотя армия больше не была надежной. (Только праздные мечтатели могут предположить, что Людовик XVI был в состоянии примириться с поражением и тут же превратиться в конституционного монарха, даже если бы он был менее беспечным и тупым человеком, чем на самом деле, не женился бы на безответственной женщине с куриными мозгами и меньше слушал столь гибельные советы.) Фактически контрреволюция мобилизовала парижские массы, уже голодные, подозрительные и агрессивные. Наиболее потрясающим следствием этой мобилизации было взятие Бастилии, государственной тюрьмы — символа королевской власти, где революционеры рассчитывали найти оружие. Во время революции ничего не бывает таким впечатляющим, как падение символов. Взятие Бастилии, которое произошло 14 июля, стало для Франции национальным праздником, ознаменовавшим падение деспотизма, и было провозглашено по всему миру началом освобождения. Даже строгий философ Иммануил Кант из Кенигсберга, который, как известно, был в своих привычках так последователен, что горожане проверяли по нему часы, отложивший час своего послеобеденного моциона, получив это известие, довел до сознания кенигсбержцев, что произошло событие, потрясшее мир. Но наиболее важно то, что падение Бастилии распространило пожар революции в провинцию и деревню.