Игорь Молотов - Черная дюжина. Общество смелых

— В «Памяти» весь процесс был довольно ярким, фактически я при Васильеве был адъютантом с 1998-го по самую смерть вождя. Что касается Васильева, то его описать сложно. Он был эстет, педант, отличнейший актер, что было, наверное, самое важное. Да, он был, действительно, голубых кровей. Очень шикарный оратор, психолог, как и любой хороший актер и должен быть хорошим психологом, оратором.

Вполне возможно, я не исключаю, скажем, если человеку можно вколоть что-то серьезное, типа золотистого стафилококка. Я же читал, занимался уже после смерти Дмитрия Васильева, ничего такого сложного в этом нет, даже в бытовых условиях было можно это сделать. Его организм довольно здоровый был, и он довольно долго сопротивлялся болезни, признаки которой были совершенно атипичные, неестественные. Были какие-то мистические вещи, когда мы уезжали из Москвы.

После смерти вся библиотека воеводы был растащена, я думаю, сами мы виноваты. Если бы мы были покатегоричнее, вещей, связанных с Васильевым, осталось бы больше. И можно было бы квартиру отдать под музей. Разобщенность — стандартная проблема любого патриотического общества, к сожалению.

Сегодня организациям, безусловно, не хватает лидера. Сегодня нет такого лидера, который бы связал все эти структуры, все слои патриотического движения, как молодежь, так и старшее поколение, ультраправых боевиков, дворянство это, шаркающее, который бы устраивал всех. Это большой минус. Как показывает опыт «Памяти», Васильев мог это сделать. Его слушались как младшие, так и старшие.

И. М.Вы были адъютантом с 1997 по 2003 год, до последнего дня, когда умер воевода. На ваш взгляд, как менялся Васильев с возрастом?

Р. Д.Чем больше я с ним находился, тем больше узнавал его. Дим Димыч не такой человек, который выкладывал всю информацию сразу, насколько я знаю, даже адъютанты знали лишь какую-то частичку чего-то либо. Это хорошая, естественно, тактика была. Он занимался деятельностью до последнего дня. Во-первых, это был кооператив, попытки налаживания его работы. Специально приехал мой отец, он был управляющим данного кооператива, в принципе, еще бы год — и можно было бы чего-то добиться. Помимо кооператива была книга, которую мы, к сожалению, не закончили. Часть этой книги осталась на ноутбуке Дим Димыча, а копии какие-то у Скородумова и Чернятина, я думаю, были.

И все равно были постоянными его консультации по телефону каких-то политических лидеров, лекции в кругу «памятников», так называемые «посиделки». Вечерние чаепития у Дим Димыча, которые длились по три-четыре часа, были, как правило, постоянными.

Я начиная с 2000-х в основном занимался хозяйственными делами, внутренними. И у меня реально не оставалось времени ни на Центральный совет, ни на Совет командиров.

И. М.Но почему все-таки «Память» не стала массовым движением, не вылилась в более широкие народные массы?

Р. Д.Хм, есть такая пословица, что один хороший офицер стоит роты прапорщиков. Задача Васильева, прежде всего, была в создании Личности. Именно людей, именно тех, кто становились бы вождями. Все патриотическое движение России, как правило, не побоюсь даже такого слова СССР, это все из «Памяти». Штильмарк, Баркашов, Лысенко… Большинство партий, которые мы имеем, вышли из структуры-ордена Дим Димыча. А уж рядовые бойцы, которые были в «Памяти», сейчас в самых разнообразных политических движениях повсеместно.

Васильев был головой огромного спрута, и сейчас эти щупальца уже везде. «Память» — это все-таки движение, которое было обязано посадить ростки. Первая была волна конца 80-х, следующий этап довольно сильный — это 1996–2000 годы, следующий планировался примерно на 2008 год. То есть чтобы в каждом поколении, каждом человеке было посеяно зерно. В детях, в отцах, во внуках.

У «Памяти» была внутренняя атмосфера, отличная от того же РНЕ, домашний уют, что ли. Надо было за хлебом — никто не ленился, например, готовить все старались. Такая семья, в принципе.

Но, пожалуй, самое важное: те слова и те доктрины, что Васильев говорил, мы довольно часто сейчас слышим в речах многих современных политиков. То есть наша задача, задача «Памяти» была именно в становлении этих вещей. Свастику узаконить, сделать ее привычной, как банально это ни звучит, но это так. Монархическую идею продвинуть, чтобы она не казалась каким-то странным реликтом, пережитком эпохи. Чтобы эта идея стала чем-то обыденным, повседневным. И любой обыватель мог понять: да, царь возможен, Земский собор — вполне вероятная вещь. И это, я считаю, удалось. То, что в начале 90-х казалось немыслимым, сейчас, как показывают социальные опросы, Интернет, вполне приемлемые идеи.