Последовательная рационализация различных сторон экономических и социальных отношений вызвала категорию «интерес» в качестве средства теоретического осмысления этого процесса. Рефлексия интересов, зачастую входящая в противоречие с ценностными приоритетами, приводила, с одной стороны, к подрыву социального статуса религиозных установлений, а с другой, к выстраиванию иной структуры ценностей, регулировавших социальные отношения.
Здесь важно отметить, что процесс рационализации ведет к выстраиванию иерархии ценностей, обусловливающих формирование жизненных стратегий. Ценности «первого порядка», выступающие в качестве смыслообразующих, в качестве основы смысла жизни, дополнялись ценностями более инструментальными, тесно связанными с условиями реализации этих ценностей. Именно в ходе процесса рационализации осуществляется координация между инструментальными ценностями, с одной стороны, и социальными интересами, с другой. Здесь следует отметить, что в ходе этого процесса формируются социальные представления, которые выступают средством интеграции ценностей, норм и интересов.
Можно предположить, что в течение длительного периода конкуренция ценностей и интересов носила по преимуществу латентный характер. Кардинальный теоретический разрыв, связанный с жестким противопоставлением ценностей и интересов, был осуществлен в рамках марксистской теории. Уже в «Манифесте Коммунистической партии» в качестве одного из ключевых утверждений содержалось то, что капитализм основывается прежде всего на своих материальных (меркантильных) интересах, отбрасывая все идеалы феодализма: «Буржуазия сыграла в истории чрезвычайно революционную роль. Буржуазия повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пёстрые феодальные путы, привязывавшие человека к его “естественным повелителям”, и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного “чистогана”. В ледяной воде эгоистического расчёта потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности» [147].
При этом следует понимать, что марксистская полемическая заостренность на примате интересов в анализе общественных процессов была вызвана необходимостью проложить дорогу новому для того времени теоретическому подходу, прорвать систему устоявшихся взглядов, основанных на примате идеологий и стоящих за ними ценностей. Важным фактором, обусловившим характер эволюции теоретических взглядов, было использование интересов в качестве пропагандистского инструмента партий, взявших марксизм в качестве своей идейно-теоретической основы. Соответственно, нужды партийно-пропагандистской работы существенно упрощали исторический материализм. Недаром Ф. Энгельс в конце жизни упрекал германских социал-демократов в примитивизации идей своего друга и соавтора.
Такое упрощенчество давало реальные основания упрекать марксистов, в особенности в их советском изводе, в обращении к достаточно примитивным материальным интересам. Недаром братья Стругацкие в своей повести «Понедельник начинается в субботу» зло высмеяли логику профессора Выбегалло (его прототипом был Т.Д. Лысенко), начавшего конструировать «идеального человека» с «кадавра, желудочно удовлетворенного» [148].
Но такая трактовка марксизма была в очень большой степени связана с непониманием существа ленинской, радикально марксистской стратегии политической борьбы. Ее сущность, если трактовать ее в проекции рассматриваемого подхода, была основана на проблематизации социально-экономических интересов, установлении тесной связи этих интересов с глубокоукоренными в массовом сознании ценностями социальной справедливости и гиперболизации этих ценностей путем их связи с атакой на политическую систему.
В связи с этим показательны дискуссии В.И. Ульянова с «экономистами» в ходе II съезда РСДРП, где он вполне обоснованно доказывал, что внутри рабочего класса могут формироваться лишь экономические требования. Действительно, непосредственная проблематизация экономических интересов рождает экономические требования, а их связь с политическими требованиями могут устанавливать «идеологи», осуществляющие охарактеризованные выше процедуры [149].
Другим, кардинально отличным измерением этой стратегии является оценка Бердяева, в которой он аргументировал наличие непосредственной доктринальной связи российского коммунизма с фундаментальными ценностными корнями русской культуры: «С одной стороны, он есть явление мировое и интернациональное, с другой стороны – явление русское и национальное. Особенно важно для западных людей понять национальные корни русского коммунизма, его детерминированность русской историей» [150].
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу