Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

Как только империя пересекает «августовский барьер», тем самым переходя от экспансионистской к цивилизирую- щей фазе, ощущение угрозы, исходящей от варварства, нарастает, конкретизируясь особенно в образах чисто женской уязвимости. Эта линия может прослеживаться как у римлян и китайцев, так и в европейских колониальных империях — и так вплоть до США времен континентальной экспансии на запад. В модифицированной форме она видна и в начале XXI столетия в картинках и рассказах о порабощенных и насилуемых женщинах, что особенно характерно для оценки этнических (варварских) войн на окраинах зон благополучия54. Такие сообщения ставят перед цивилизованным миром требование при необходимости вмешаться в ситуацию и военными средствами, чтобы добиться соблюдения хотя бы минимальных прав человека в проблемных регионах.

В то время как сообщения о варварской жестокости накладывают свой отпечаток на мир коллективных представлений населения и должны усилить его готовность выступить в защиту имперских границ, оперативная политика империи характеризуется постоянными усилиями по навязыванию ко- чевникам оседлого образа жизни. Их превращение из охотников в крестьян всегда имеет целью создание по ту сторону имперских границ зоны стабильности и мира, снижающее издержки военной защиты от грабящих орд кочевников. Охрана имперских границ теперь возлагается на «разварвари- зировавшихся варваров».

Альтернативой умиротворению за счет перехода к оседлости является принятие воинственных варваров на службу империи, где они тут же получают задачу по охране имперской границы. В классических мировых империях чаще всего к этому прибегали римляне, а реже всего китайцы. Еще одним примером являются казаки в царской России, а также набранные в колониях военные части европейских колониальных держав. Использование Соединенными Штатами афганских полевых командиров для свержения режима талибов в Кабуле может быть рассмотрено как современный вариант такой рискованной политики по охране имперских границ. Рискованной потому, что кооперация может быстро смениться конфронтацией, ставящей под сомнение претензии империи на цивилизирование и, наконец, создающей опасность, что поставленные ей на службу и вооруженные ее средствами варвары будут разбиты или частью перейдут на другую сторону. Римская империя, которая в ходе «варваризации армии» дальше всех прошла по этому пути, затем — правда, на Западе, — потерпела военно-политический крах: в VI в. западная половина империи превратилась в мозаику из германских королевств, которые и должны были определить дальнейший ход европейской истории55. Огромное имперское пространство распалось на ряд мелких объединений. Напротив, в Китае в ходе варваризации империи монгольскими завоевателями процесс на долгое время принял совершенно иное течение: ассимиляция варваров там достигла значительно больших масштабов, нежели на западе Римской империи; единство империи в целом сохранилось, вследствие чего завоеватели положились на административный аппарат, многие посты в котором им пришлось отдать представителям покоренного населения56.

У истоков ассимиляции монголов превосходившей их китайской цивилизацией стояло решение монгольского великого хана Угэдэя, сына Чингисхана, о том, что завоеванные китайские территории не будут — как изначально предполагалось — превращены в пастбища для монгольских стад, а с населяющих их китайцев будут взиматься подати, что обещает больше прибыли57. Конечно, монголы и сами не были в состоянии реализовать первый вариант. Но чтобы не попасть в полную зависимость от покоренного в войнах населения, они использовали мусульманских откупщиков, в основном купцов, поддерживавших торговые связи на Шелковом пути между Китаем и Передней Азией; эти откупщики и занимались только обширными регионами, чтобы получить с них большие суммы. Следствием их действий стали тяжелейшие экономические проблемы в Северном Китае. Наконец, откупщиков возненавидели и стали опасаться так же, как и монгольских воинов. То, чем занимались монголы, было формой изъятия прибавочного продукта, при котором имевшиеся социально-экономические структуры не уничтожались одним ударом, а разрушались за счет непрерывного и чрезмерного использования.

С завоеванием империи Сун на юге страны внуком Чингисхана Хубилаем монгольская династия приняла китайское имя Юань и ввела при своем дворе китайский церемониал. Вследствие расширения территорий империи монголы попадали во все большую зависимость от китайских писцов, без них они просто не были способны обеспечить бюрократический порядок на огромных пространствах. Наконец, в 1315 г. в империи вернулись к системе традиционных экзаменов на чин, конечно, допуская к ним представителей и других этносов, чтобы не попасть в полную зависимость от китайцев хань. Одновременно монголы пытались избежать полной ассимиляции более высокой китайской культурой. Они запретили заключение браков с китайскими женщинами, вели правительственную переписку на монгольском языке и на летние месяцы возвращались назад в Монголию58. С китайской стороны этому противостояла конфуцианская уверенность в преобразующем эффекте культуры, который со временем цивилизует и варварских завоевателей с севера. После краха династии Юань и отступления монголов на север китайское общество все же принципиально поменялось: насилию как средству господства стали придавать большую ценность, а потребность в военной защите против варваров с севера стала ощущаться более отчетливо.