Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

Имперская миссия США может быть описана как дальнейшее развитие британской: рыночная экономика, демократия и права человека стали ее исходными пунктами, которые в зависимости от региональных вызовов и расстановки сил на мировой арене могут получать различную степень приоритета. Это не означает, что политика США может быть редуцирована до имперской миссии. Императивы политики обеспечения безопасности для них столь же важны, сколь и экономические интересы, и, как правило, они имеют преимущество в случае столкновения с задачами имперской миссии43. Из такого положения и вырастает столь часто критикуемая американская политика двойных стандартов, а именно раз за разом наблюдаемое явление, когда лишенными силы оказываются требования имперской миссии к акторам, представляющим для США экономический интерес или связанным с интересами их безопасности.

Напряженное соотношение между имперской миссией и императивами самосохранения или самовозвышения в истории империй не новы; они красной нитью пронизывают ее — безусловно, в тех мировых империях, чья миссия не исчер

пывается брутальным отстаиванием своих интересов. Скорее всего, идентичность миссии и обеспечения своих интересов можно разглядеть еще у степных империй, однако они должны были заплатить за этой своей недолговечностью. В демократически организованных в центре империях самоограничения в рамках имперской миссии особенно высоки, и они достигают большего уровня, нежели в империях, управляемых автократически или аристократически44. Элиты, неподотчетные никому, могут быстрее и легче уклониться от взятых на себя обязательств, нежели политики, борющиеся за поддержку своих интересов через регулярные промежутки времени и при этом вынужденные выдерживать конкуренцию резервных элит. Увеличившийся поток информации об имперской политике — и связанное с этим сворачивание arcane imperii [91] тайны власти (лат.). , бывшего до того в распоряжении исключительно правящих элит, — имеет существенное воздействие на характер и значение имперской миссии. Таким образом, она изменяется вследствие не только демократической, но и медийной революции. Имеющее право голоса население имперского центра тем самым привлекается к сглаживанию противоречий между миссией и отстаиванием интересов, а население периферии теперь может требовать реализации имперской миссии в рамках проводящейся в действительности политики империи.

Показательным для спектра возможностей, в который может быть превращено противоречие между миссией и отстаиванием интересов в демократической империи, является разница между президентами США Теодором Рузвельтом и Вудро Вильсоном. Рузвельт, которого считают классическим империалистом в ряду американских президентов, придавал отстаиванию интересов больший вес, нежели обязательствам в рамках миссии. Симптоматичным для этого является сформулированное им дополнение к доктрине Монро от 1904 г., которое грозило интервенцией везде, где политические процессы угрожали денежным выплатам по долгам Америке: США в качестве «международной полицейской силы» принимали на себя обязательство остановить «продолжающиеся ошибочные действия». Одновременно в тихоокеанском регионе Рузвельт проводил политику равновесия, которая была весьма далека от того, чтобы проявлять американские претензии на господство, в частности относительно Японии45. На идею равновесия между державами было ориентировано его посредничество в Русско-японской войне, за что ему в 1905 г. была присуждена Нобелевская премия мира. Рузвельт, таким образом, стремился ограничить имперскую миссию США. Если он и говорил о США как о «международной полицейской силе», то хотел ограничить эту роль непосредственно американскими интересами.

Политика Вудро Вильсона, напротив, ставила перед США глобальные задачи, и для этого Вильсон должен был соответствующим образом оформить имперскую миссию Америки. Без представления о такой миссии, которая бы выходила далеко за рамки экономических и политических интересов США, военное вмешательство Штатов в Первую мировую войну, а в ней следовало быть готовыми к значительным людским потерям, оказалось бы невозможно по внутриполитическим причинам. Лишь проект установления прочного мира во всем мире («а war to end all wars» [92] «война ради окончания всех войн» (англ.). ), реализация принципа самоопределения народов и, наконец, гарантия его в форме демократии («to make world safe for democracy» [93] «сделать мир подходящим для демократии» (англ.). ) дали Вильсону возможность вмешаться в дела того региона, в котором до сих пор американская внешняя политика придерживалась абстрагирования в качестве базового принципа46. Эта поддержка, конечно, не была прочной настолько, чтобы позволить США обзавестись долгосрочными обязательствами на европейском континенте, и Вильсон в Версальском мире потерпел политический крах. Имперская миссия, которую он задумывал для США, слишком превосходила готовность американских граждан взять ее на себя.