Андрей Шитов - Четверть века в Америке. Записки корреспондента ТАСС

Системно, мне кажется, нельзя не упомянуть еще неистребимую веру в прогресс. Конечно, это сложная и спорная тема. Но разве не закономерно сомнение: «Оправдывается ли новое одним тем, что оно новое?» Гренье вот считает, что это «повсеместно распространенный миф», равно как и представление, будто «технология — это совершенно нейтральная вещь, „развитие“ которой неизбежно и неостановимо».

Да, в Америке придумали «айфоны». Но Америка остается и единственной в мире страной, применившей ядерное оружие и уничтожившей сотни тысяч человек в Хиросиме и Нагасаки. Вот создание все более смертоносных вооружений — это прогресс? А ведь это повсюду считается одним из ключевых достижений…

Да и вообще, многие, включая, например, патриарха американской геополитики Генри Киссинджера, уже публично задаются вопросом о том, не грозит ли человечеству закат истории, какой мы ее знаем, из-за появления и быстрого развития искусственного интеллекта. И о том, «что станется с человеческим сознанием», если «рекомендации, вырабатываемые машинами для „оптимизации“ нашей жизни, станут недоступными для нашего собственного понимания».

И дело не только в технологиях. В политике на веру в прогресс опираются в конечном счете и те мифы об американской «исключительности» и знании «правильной стороны истории», о которых уже говорилось. А в сфере морали «прогресс», понимаемый как непрестанное расширение свобод и снятие всех и всяческих ограничений в общественнной и культурной жизни, не только размывает границу между традиционными представлениями о добре и зле, но, по сути, и снимает с людей ответственность за личное духовное самосовершенствование.

И при этом закрепляет миф о том, будто это делает их счастливее.

После того как я написал об американских мифах, приятель предложил оглянуться и на наши, российские. Дескать, какими ты их увидел, вернувшись домой после четверти века за океаном.

Мысль меня заинтриговала, особенно когда я понял, что даже просто перечислить наши мифы мне не так-то легко. Пришлось вникать и в различие между мифом как иллюзией, заблуждением и «культурным мифом» как основой национального самосознания.

Но я все же попробовал поискать ответы хотя бы на главные, на мой взгляд, вопросы.

Восьмого марта 2019 года я впервые посмотрел фильм «Любовь и голуби». Раньше никогда его целиком не видел, что почему-то страшно удивляло моих родных и близких.

Запоздалое знакомство с культовой картиной навело меня на мысль о том, что «мифов», лежавших в ее основе, больше нет. От своих, якобы устаревших, мы сами отказались. Чужие, якобы прогрессивные, так и не приняли. И то, что создателей фильма свои умиляли, а заемные раздражали, теперь уже не имеет никакого значения.

Главное — свято место оказалось пусто: внятного ответа на вопрос, «камо грядеши», у нас сейчас нет. А это стержень национальной идеи, родного нашего «мифа». Без которого и вся наша история становится просто набором календарных дат.

Сам я считаю, что у нас происходит конвергенция, которую в свое время предсказывал академик-диссидент Андрей Сахаров. Попытка совместить лучшее из того, что создано социалистической и капиталистической моделями, — чтобы не только как можно быстрее и эффективнее производить материальные блага, но и более-менее справедливо их распределять.

Многим, правда, кажется, что пока из обеих моделей берется скорее худшее. Но во всяком случае специалисты подтверждают, что жажда справедливости остается ключевым компонентом российского «мифа».

В науке принято исходить из того, что человек действует рационально и руководствуется фактами. По-моему, это иллюзия. Я считаю, что человек жив не знанием, а верой, любовью и памятью (вспомните «Бессмертный полк»). И каждый без труда подбирает факты, подтверждающие его веру.

Думаю, и с народами так же. Еще Конфуций в Древнем Китае утверждал, что для прочности государственных устоев нужны продовольствие, оружие и доверие народа. В случае крайней необходимости он считал возможным жертвовать едой и оружием, но не верой.

Что касается наших дней, один мой знакомый, молодой московский политолог, уверен, что всеобщий всплеск энтузиазма в российском обществе во время «Крымской весны» пятилетней давности был вызван не только, а может быть, и не столько возвращением Крыма как таковым, сколько надеждой на возрождение нашего национального «мифа». На то, что мы все сплотимся вокруг великой общей цели, которая тогда называлась «крымским консенсусом» и ради которой можно терпеть любые лишения.