Илья Будрайстскис - Мир, который построил Хантингтон и в котором живём все мы. Парадоксы консервативного поворота в России

Консерватизм решения против пассивного консерватизма

Итак, пассивный консерватизм представляет всякое реально существующее государство не результатом сознательного проекта, не произведением разума, но произведением искусства, в котором консерватор обнаруживает объект вдохновения. Скепсис в отношении просвещенческого Разума, таким образом, оборачивался подозрением в отношении любого политического действия. Для Карла Шмитта такая вторичность содержания государства «является следствием окказиональной позиции и глубоко обоснована в сути романтического, ядром которого является пассивность» [45]. Конечно, для романтического представления о единстве природы и искусства, данного и прекрасного, было «соблазнительно признать отличительным признаком всех контрреволюционных теорий общий отказ от сознательного “делания”», однако «традиционализм в своём последовательном отвержении каждого разума в отдельности не обязательно пассивен» [46]. Романтический субъект находит себя в «окказиональной позиции», так как ставит себя вне естественного развития событий и рассматривает «мир как повод и возможность своей романтической продуктивности» [47]. Подобный «политической романтизм» для Шмитта неизбежно приводил к закономерному отвержению самого ядра политики как иерархии морального и социального порядка. Более того, пассивный романтический консерватизм своим моральным релятивизмом и безостановочной эстетизацией лишь развивает логику Модерна, изгоняющего из мира политические и духовные смыслы – ведь «только в распавшемся на индивиды обществе эстетически творящий субъект мог поместить духовный центр в самого себя» [48].

На либеральную де-политизацию, кризис современности, превращающий политику в простое производное экономики или технологии, консерватизм должен ответить действием, восстанавливающим политику в своём праве. Такое волевое политичес кое «решение», с точки зрения Шмитта, связано с разрывом формы ради содержания. «Чрезвычайное положение», отменяющее законы, разоблачает иллюзию автономии права и понимания государства как простого «средства». Отвергая как либеральный утилитаризм в отношении государства, так и его пассивно- консервативную эстетизацию, Шмитт настаивает на действенной консервативной позиции, основания которой он находит в контрреволюционной мысли де Местра, Бональда и Доносо Кортеса [49].

Для Шмитта кризис современного мира, созданного Просвещением, преодолевается через реабилитацию политики как «вражды» – естественного состояния «вой ны всех против всех», в котором, в отличии от Гоббса, друг другу противостоят не индивиды, а группы, страны и народы. Лео Штраус, один из самых проницательных критиков Шмитта [50], противопоставлял этому виталистскому определению политики как своего рода «основного инстинкта», господство философии, способной вернуть миру утраченную добродетель. Наступательный консерватизм, в версии Штрауса и его учеников, также отказывался рассматривать либеральное государство как завершённую, саморегулируемую форму, чьи задачи ограничиваются обеспечением безопасности и «счастья» атомизированных индивидов. Американская либеральная демократия становится знаменем неоконсерватизма не в качестве рационального механизма, преимущества которого очевидны каждому, а как добродетель, укоренённая в традиции. Нео-консервативный поворот 1980-х годов, связанный с именами Р. Рейгана и М. Тэтчер, порывает не только с прежде консенсусной моделью «социального государства», но и с её пассивно- консервативным оправданием. Не примиряясь с данным, неоконсерватизм беспощадно констатирует его кризисное состояние и решительно стремится к его преодолению. Он превращается в новую страстную веру, отвергающую равновесие, «эквилибриум», как внутри страны, так и во внешней политике (которая должна определяться борьбой за ценности и смыслы, а не моральным релятивизмом realpolitik ) [51].

В отличии от созерцательного пассивного консерватизма, сражающийся «консерватизм решения» не только не скептичен в отношении радикальных доктрин и планов реформ, но и сам готов выступить как их главный носитель. В деполитизированную и самодовольную реальность устоявшейся социальной модели он привносит атмосферу несогласия и борьбы. Западный неоконсерватизм 1980-х годов выступил как мощная сила политической трансформации, построившая на руинах прежних электоральных разделений новую «авторитарно- популистскую» коалицию. Одержав победу, эта коалиция утвердила новое положение дел, по отношению к которому консерватизм уже не может выступать как радикальная сила.