Наоми Кляйн - Статьи

Впервые Фридман научился тому, как следует использовать шок или кризис, в середине 70-х, когда он работал советником у диктатора Аугусто Пиночета. После жестокого переворота Пиночета чилийцы находились в состоянии шока, а страна переживала последствия гиперинфляции. Фридман посоветовал генералу в темпе кавалерийской атаки провести перемены в экономике - снизить налоги, освободить торговлю, приватизировать сферу услуг, урезать расходы на социальные нужды и ослабить государственное вмешательство в экономику.

Эта была самая радикальная капиталистическая модернизация за всю историю. Ее назвали революцией «чикагской школы», поскольку многих экономистов Пиночета в Чикаго обучал Фридман. Фридман же изобрел термин для такой болезненной тактики - «шоковая терапия». Впоследствии, когда какое-нибудь государство приступало к реализации масштабных рыночных программ, этот метод «шоковой терапии» становился излюбленной тактикой.

Я начала изучать вопрос зависимости свободного рынка от силы шока четыре года тому назад, в первые месяцы оккупации Ирака. Я сообщала из Багдада о провальных попытках Вашингтона следовать тактике «шока и трепета» путем внедрения этой самой шоковой терапии: массовой приватизации, полностью свободной торговли, 15-процентного фиксированного налога и радикального уменьшения государственного аппарата. Затем я побывала в Шри-Ланке - несколько месяцев спустя после разрушительного цунами 2004 года. Там я стала свидетельницей новой версии того же самого старого маневра. Иностранные инвесторы и международные кредиторы, воспользовавшись атмосферой всеобщей паники, объединились и отдали все прекрасное побережье этой страны в руки частных предпринимателей. А те быстро построили большие курорты, лишив сотни тысяч рыбаков возможности восстановить свои деревни. К тому времени, когда ураган «Катрина» нанес свой удар по Новому Орлеану, было уже ясно, что это - наиболее предпочтительный метод достижения корпоративных целей: использовать момент коллективной беды для реализации радикальных социальных и экономических схем.

Большинство выживших после катастрофы людей хочет начинать отнюдь не с чистого листа. Они хотят спасти то, что можно, а также отремонтировать то, что не было разрушено. «Когда я восстанавливаю город, я чувствую, что восстанавливаю саму себя», - сказала жительница девятого городского округа Кассандра Эндрюс (Cassandra Andrews), убирая мусор после урагана. Но «капиталисты катастроф» не заинтересованы в ремонте того, что существовало раньше. В Ираке, Шри-Ланке и Новом Орлеане тот процесс, который лукаво называли «реконструкцией», начинался одинаково: сначала его инициаторы доделывали то, что не смогла сделать первоначальная катастрофа - они уничтожали остатки общественной сферы.

Когда я начинала изучение вопроса о взаимосвязи между сверхприбылью и масштабными катастрофами, я думала, что стала свидетелем основополагающих изменений, когда тенденция «освобождения» рынка победно шествует по планете. Являясь участницей движения против разбухания власти корпораций, которое выступило с глобальным дебютом в Сиэтле в 1999 году, я привыкла к тому, что политика в интересах бизнеса проводится довольно жесткими методами, в том числе, с выкручиванием рук на саммитах ВТО и с навязыванием особых условий предоставления займов со стороны Международного валютного фонда.

Когда я начала копать глубже, пытаясь познакомиться с историей продвижения этой рыночной модели по миру, то обнаружила, что идея использования кризиса и несчастий являлась локомотивом фридмановского движения с самого начала. Этой радикальной форме капитализма для продвижения вперед всегда были нужны беды и несчастья. Произошедшее в Ираке и Новом Орлеане не было изобретением 11 сентября. Наоборот, эти смелые эксперименты по эксплуатации кризисов стали кульминационным моментом трех десятилетий строгого следования шоковой доктрине.

Наблюдая через очки этой доктрины, понимаешь, что последние 35 лет выглядят совсем по-другому. Некоторые из самых позорных нарушений прав человека этой эпохи, которые все считали садистскими действиями, проводимыми антидемократическими режимами, на самом деле совершались с тем, чтобы запугать общественность и подготовить почву для радикальных рыночных «реформ». Шок от расправы на площади Тяньаньмэнь в Китае в 1989 году и аресты десятков тысяч людей позволили коммунистической партии превратить значительную часть страны в активно развивающуюся зону экспортной торговли, укомплектованную рабочими, которые были слишком напуганы, чтобы отстаивать собственные права. Война на Фолклендах в 1982 году сослужила такую же службу Маргарет Тэтчер: тот беспорядок, который возник после войны, позволил ей подавить выступления бастующих рабочих и начать первую в истории западной демократии исступленную кампанию приватизации.