Сергей Кургинян - Исав и Иаков - Судьба развития в России и мире. Том 1

Тем, что я сначала создаю весьма атипичный по размерам газетный материал (36 полос в течение 9 месяцев). А уже затем, отследив реакции на этот сериал, пишу книгу, в которой перерабатываю сериал, расширяю его и вывожу за всяческие публицистические рамки, не стирая при этом основных черт предыдущего «сериального» высказывания. А зачем я буду стирать эти черты, если именно они и только они позволяют мне сделать исследовательский метод активным?

Ведь, только превращая каждую из опубликованных газетных полос в сигнал и анализируя отклик на этот сигнал, я могу и по ходу газетного марафона, и в процессе превращения газетного сериала в книгу осмыслить отклики, структурировать их и превратить в отдельный и наиважнейший слой периферии исследуемого мною Текста.

Предположим, что вместо этого я просто писал бы книгу. Тогда у меня не было бы возможности исследовать отклики на книгу как высказывание одновременно с написанием книги. Сначала никто не будет откликаться, потому что не на что. А потом… Потом книга приобретает окончательность, и включить в нее аналитику откликов невозможно.

Теперь читателю, надеюсь, понятно, почему двухэтапное исследование (газетный сериал — книга) предоставляет другие методологические возможности, нежели просто написание книги. Дело тут не только в экзистенциальных моментах. Дело в научной процедуре как таковой. Двухэтапная процедура дает принципиально иные, гораздо большие исследовательские возможности.

Оговорив наличие у меня этих не вполне тривиальных возможностей (равно как и более тривиальных возможностей досоздавать исследуемое), я должен калибровать свои активные исследовательские возможности. То есть определять, являются ли оказываемые мною активные воздействия слабыми или сильными, явными или неявными.

Мне случалось оказывать и достаточно сильные воздействия на предмет, который я изучал. Но по отношению к предмету, который я изучаю сейчас (и фактологическую базу которого называю Текст), я не оказывал никаких сильных воздействий. Но слабые воздействия оказывал. Эти слабые воздействия — учащение или замедление пульса пациента в ответ на мои к нему обращения — должны быть учтены или нет?

Отвечаю: несомненно должны! Как исследователь, я просто не имею права отказываться от драгоценной возможности изучения свойств предмета с помощью регистрации откликов на собственные воздействия. Такой отказ был бы абсолютно непрофессионален. Другое дело, что отклики откликам рознь. Есть отклики достаточно сильные и абсолютно неинтересные с исследовательской точки зрения. А есть отклики совсем другие.

Выявление таких, «совсем других», откликов, доказательство того, что они «совсем другие», систематизация этих откликов, их сопряжение с ядром и первым слоем периферии той системы, которую я называю Текст, — задача данной части моей работы.

Никоим образом я не собираюсь превращать научный анализ откликов, представляющих интерес, в примитивное выяснение отношений, являющееся «коронкой» политической публицистики. Я этого не делал даже в ходе своего газетного марафона, чей результат лег в основу книги. Тем более я этого не буду делать в самой книге.

Но если подобные («совсем другие») отклики, их сопоставление с чем-то (контекстом, игровым подтекстом, уже сформированным Текстом, определенными историческими обстоятельствами etc.) помогут что-то понять в предмете… Что ж, тогда анализ откликов носит неотменяемый характер.

Итак, я посвящаю эту часть своей книги построению второго слоя системной периферии, заполняемой существенными для понимания предмета откликами на мои «воздействия», которые и достраивали исследуемый мною предмет, и побуждали этого «пациента» к очень слабым, но крайне важным изменениям пульса.

Конечно же, дело не в моих достройках предмета самих по себе и не в этих изменениях пульса, а в некоей весьма нетривиальной и в высшей степени показательной неустойчивости той коллективной сущности, которая порождала высказывания, превращаемые мною в Текст.

Была бы эта сущность устойчивой — никаких исследовательски важных откликов на мои достраивания и активные воздействия не было бы.

Но не зря мудрые одесситы сочинили знаменитую присказку: «Были бы у моей тети колеса — была бы не тетя, а дилижанс». Наличие откликов с внутренней структурой, заслуживающей исследовательского интереса, свидетельствует о том, что сущность, которую я исследую, не дилижанс, а тетя.