Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

Конечно, итальянцам трудно было смириться с потерями национальных шедевров. Немецкий писатель Эрнст Арндт, проживший некоторое время в Милане, как раз когда там хозяйничал Наполеон, писал: «…от Граца до Болоньи люди говорят только об одном человеке. И друзья, и враги соглашаются в том, что он – великий человек, друг гуманности, защитник бедных и несчастных. Во всех рассказах он выставлен героем, ему прощают всё, кроме отправки во Францию произведений итальянского искусства». Конечно, такое трудно простить. Но не следует забывать: ни один завоеватель не относился к памятникам прошлого, как Наполеон. Он мог бы брать всё – грабить. Брал только то, что оговорено в договоре. А когда увидел, что «Тайная вечеря» Леонардо на стене монастырской трапезной в Санта Мария дела Грация находится в состоянии, явно требующем особенно бережного обхождения, то не позволил своим солдатам не то что становиться в этом помещении на постой, но даже заходить в него.

Его звали в Париж, прельщали невиданными почестями. Он отказывался. Писал директорам: «Имея слабую армию, мы должны делать всё: сдерживать германское войско, осаждать крепости, охранять тылы, угрожать Генуе, Венеции, Тоскане, Риму и Неаполю и везде должны иметь превосходство в силе. Но для этого требуется полное единство военного, политического и финансового руководства… Надеюсь, что эти мои слова вы не приписываете моему честолюбию. К сожалению, я и так чересчур засыпан почестями, а здоровье моё подорвано до такой степени, что мне, вероятно, придётся просить вас о преемнике… Всё, что у меня осталось, – это присутствие духа… Я продолжаю переговоры. Шлите подкрепления! Подкрепления! Если хотите сохранить за собой Италию».

«Далеко шагает, пора унять молодца!» – услышав о победах генерала Бонапарта, сказал великий Суворов. Александр Васильевич революционеров не терпел. Горько сожалел в 1774 году, что Екатерина II слишком поздно отправила его подавлять восстание Пугачева. Без него успели. Ему осталось только доставить самозванца из Яицкого городка в Симбирск. Присмотрелся к бунтовщику, не нашёл в нём «ничего человеческого» и приказал сделать клетку, как для дикого зверя. В ней и доставил мятежника к месту суда.

Двадцать лет Россия обходилась без революций. За двадцать лет происходит смена поколений. Возможно, молодые не знали (или считали преувеличением рассказы старших), как расправляются в богоспасаемой стране с любителями бунтовать. Во всяком случае, в Польше нашлось достаточно отважных, вставших под знамёна восстания, поднятого Тадеушем Костюшко. Екатерина знала, кому доверить «навести порядок». Разумеется, Суворову. С задачей, поставленной государыней, справился он отменно. Считают, был не в меру жесток. Может быть. Но цель-то была какая! Покой империи. Так что оценивать меры, которыми пользовался полководец, следует, исходя не из общечеловеческих представлений о гуманности, а из обстоятельств времени и места. В то время императрица сочла действия Суворова для России полезными и присвоила ему чин фельдмаршала.

А уж когда случилась революция во Франции, только и молил Екатерину: «Матушка! Прикажи мне идти против французов». Екатерина ввязываться в войну не пожелала. И была права. Но «чаша сия» фельдмаршала Суворова не миновала. В 1799 году Павел I желанную возможность ему предоставил. К этому времени генерал Бонапарт отобрал у Австрии (союзницы России) всю Северную Италию. Вена вынуждена была обратиться к Петербургу с просьбой, во-первых, прислать на помощь русских солдат, во-вторых, поставить во главе союзных войск непобедимого Суворова.

Полководец в это время пребывал в опале. Пришлось императору Павлу смирить гордыню: «Теперь нам не время рассчитываться. Виноватого Бог простит. Римский император требует Вас в начальники своей армии и вручает Вам судьбу Австрии и Италию. Моё дело на то согласиться, Ваше – спасти их». В ссылке Суворов стосковался без дела и обрадованный, что не придётся служить под начальством Павла, дал согласие. Правда, с условием, чтобы никто не вмешивался в его действия. Скажу сразу: на это условие австрийцы безоговорочно согласились, но нарушать его начали с первого дня.