Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

«Москва должна была служить для русского воина тем же, чем могила для каждого смертного, за Москвой был уже другой мир», – писал через много лет после Отечественной войны принц Евгений Вюртембергский, генерал от инфантерии, командовавший при Бородине кавалерийской дивизией. Наверное, никому не удалось так точно и с такой непреходящей горечью облечь в слова то, что чувствовали все русские воины, от солдата до генерала…

«Осмеливаюсь всеподданнейше донести Вам, Всемилостивейший Государь, что вступление неприятеля в Москву не есть ещё покорение России… Хотя я и не отвергаю того, чтобы занятие столицы не было раною чувствительнейшею, но, не колеблясь между сим происшествием и теми событиями, могущими последовать в пользу нашу с сохранением армии, я принимаю теперь в операцию со всеми силами линию, посредством которой, начиная с дорог Тульской и Калужской, партиями моими буду пересекать всю линию неприятельскую, растянутую от Смоленска до Москвы, и тем самым, отвращая всякое пособие, которое бы неприятельская армия с тылу своего иметь могла, и, обратив на себя внимание неприятеля, надеюсь принудить его оставить Москву и переменить всю свою операционную линию». Конечно, можно было бы изложить сказанное в этом письме кратко и доступно: мол, намереваюсь отрезать неприятеля от всех источников снабжения и тем заставить его уйти из Москвы и отказаться от всех своих планов. Но стиль Кутузова – стиль времени – позволяет почувствовать это самое время лучше, чем любой пересказ, хоть самый простой, хоть самый изысканный.

Александр узнал о случившемся ещё накануне вечером, из сообщения Ростопчина. За одну ночь белокурый красавец поседел. Но – и это для многих, его знавших, стало неожиданностью – сломлен не был. Через несколько дней написал Бернадоту: «Ныне, более чем когда-либо, я и народ, во главе которого имею честь находиться, решились стоять твёрдо и скорее погрести себя под развалинами империи, нежели мириться с Аттилою новейших времён».

Создаётся впечатление, что Наполеон, ступив на русскую землю, начал стремительно терять своё моральное могущество, Александру же, напротив, Россия, во главе которой поставила его судьба, давала ту внутреннюю опору, ту силу, которой ему раньше недоставало.

Но почему же Кутузов так медлил с докладом государю о происшедшем? Пренебрегал? Едва ли. Он – опытный царедворец. Испытывать пренебрежение, конечно, мог. Кто не может? Но проявить? Никогда. Это Суворов мог. Кутузов – другой. Думаю, он просто боялся. Не царского гнева, нет. Боялся, что царь своей волей запретит ему выполнить тот единственный план, который вёл к победе. Знал, император амбициозен сверх меры, но в военном деле – полный профан. Имел несчастье убедиться в этом на собственном опыте при Аустерлице. Впрочем, это только предположение. Не исключаю, что главнокомандующему было просто не до Александра, когда решалась судьба Отечества (он ведь не Аракчеев).

И в самом деле, до императора ли, просидевшего всю войну в безопасном Зимнем дворце, когда кругом гибнут люди, когда на мольбы: «Ради Бога, прошу помощи скорейшей!» отвечают пустыми обещаниями; когда, отступая к Можайску, отдаёшь приказ: «Мы дадим ему конечный удар. Для сего войска наши идут навстречу свежим войскам, пылающим тем же рвением сразиться с неприятелем», а никаких свежих войск нет; и приходится свой приказ отменять, а подчинённым остаётся думать, что ты лжец, выживший из ума старик, что тебе нет дела до Отечества.

Кутузов не лукавил, когда обещал на самых подступах к Москве дать ещё одно, решающее сражение. Но это было невозможно без свежих сил. Ему обещали. И тут случилось такое, за что уже не Барклая, а Александра Павловича Романова впору было заподозрить в предательстве. Пока войска Кутузова сражались на Бородинском поле и потом, когда фельдмаршал готовил армию ко второму сражению, император (лично!) отменил все распоряжения главнокомандующего о присылке резервных полков и предписал новые полки, сформированные в Тамбове и Воронеже из рекрутов призыва 1812 года, направить не к Москве, а к Владимиру и Ярославлю. Более того, уже идущие к Кутузову отряды были остановлены и направлены в Тверь и Псков. Если бы не эти, мягко говоря, странные распоряжения, у Кутузова собралась бы более чем двухсоттысячная армия против ста двадцати – ста тридцати тысяч солдат Наполеона…