Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

А теперь именно Кутузову пришлось брать на себя страшное решение: сдать Москву. Спасибо ещё, что не все генералы его за это решение презирают и ненавидят. Спасибо, что Барклай поддержал. Вообще-то это ведь его стратегия… По справедливости-то и тернии, и лавры – его. Но кто её видел, справедливость…

Кутузов один знал, чего ему стоило на военном совете в пригородной деревеньке Фили, принадлежавшей Дмитрию Львовичу Нарышкину (мужу любовницы императора Александра), спокойно произнести слова, которые навсегда останутся в русской истории: «С потерянием Москвы не потеряна ещё Россия… самим уступлением Москвы приготовили мы гибель неприятелю» (кстати, говорил главнокомандующий по-французски, как и все, присутствовавшие на совете в Филях). Был приглашён на совет и Дмитрий Сергеевич Дохтуров, генерал от инфантерии, командующий шестым пехотным корпусом в Первой Западной армии. Вот что писал он жене через сутки после исторического совета: «Какой стыд для русских покинуть отчизну без малейшего ружейного выстрела и без боя. Я взбешён, но что же делать? Следует покориться, потому что над нами, по-видимому, тяготеет кара Божья. Не могу думать иначе. Не проиграв сражения, мы отступили до этого места без малейшего сопротивления. Какой позор!..» Отношение Дохтурова к сдаче Москвы разделяло большинство русских воинов, от солдата до генерала. Но приказ есть приказ.

Дмитрий Сергеевич Дохтуров А. Осипов. «Портрет Д. С. Дохтурова», гравюра пунктиром

Предстояло провести через город семидесятитысячную армию. Быстро это сделать невозможно, тем более что узкие улицы забиты обывательскими обозами: узнав о сдаче города неприятелю, люди бросились вон из Москвы. Воевать на улицах? Значит обречь на смерть тысячи мирных жителей, город – на разрушение, армию – на бесславную гибель.

Выход был один: выиграть время. Сделать это фельдмаршал поручил генералу Милорадовичу. Верил, Михаил Андреевич сумеет задержать французов. И он задержал. Этот отважный воин, любимец Суворова, которого боготворили солдаты и искренне уважали противники, имел дерзкий и авантюрный характер. Угрожая, что своими руками сожжёт древнюю столицу, он уговорил Мюрата остановить вход французских войск в Москву до тех пор, пока все обозы и последний солдат арьергарда не покинут город. Так генерал Милорадович спас армию и тысячи москвичей.

Дальше действовать предстояло Барклаю-де-Толли. Именно он отвечал за проход войск через город. Накануне был издан приказ, обязывающий соблюдать порядок, а каждого, покинувшего своё место в строю – убивать. Приказ беспрецедентный. Но для него были основания. Подтверждение этому письмо военного губернатора Москвы Фёдора Васильевича Ростопчина генерал-лейтенанту Петру Александровичу Толстому, командовавшему в то время войсками шести внутренних губерний России: «…Кутузов обещал мне в десяти письмах, что он Москву защищать будет и что с судьбою сего города сопряжена судьба России…»

Здесь позволю себе прервать это интереснейшее письмо и заметить, что защищать Москву, давать ещё одно генеральное сражение Наполеону Кутузов не мог в том числе и потому, что Ростопчин, заверявший, что пришлёт главнокомандующему восемьдесят тысяч хорошо вооружённых ополченцев, не прислал ни одного!

Но вернусь к письму: «Я возвратился в город и занимался ранеными, коих число в беспорядке пришедших было до двадцати восьми тысяч человек и при них – несколько тысяч здоровых. Это шло разбивать кабаки (в них вина уже не было) и красть по домам. В восемь часов вечера я получил от Кутузова письмо следующего содержания: “…находя позицию мою недовольно выгодною, с крайним прискорбием решился оставить Москву”…Армия в летних панталонах, измучена и вся в грабеже. В глазах генералов жгут и разбивают дома офицеры с солдатами. Вчера два преображенца грабили церковь. По пять тысяч человек в день расстреливать невозможно…»

Восемнадцать часов Михаил Богданович Барклай-де-Толли провёл в седле, руководя проходом войск через Москву. Обошлось без инцидентов. Армия «в самом большом порядке проходила Москву. Глубокая печаль была написана на лицах воинов, и казалось, что каждый из них питал в сердце мщение за обиду, лично ему причинённую».

А буквально след в след за последними русскими солдатами, покидавшими древнюю столицу, в неё входили французы. У них, разумеется, настроение было другое. Один из самых наблюдательных французских мемуаристов, капитан Эжен Лабом, вспоминал: «…K одиннадцати часам генеральный штаб расположился на высоком пригорке. Оттуда мы вдруг увидели тысячи колоколен с золотыми куполообразными главами. Погода была великолепная, всё это блестело и горело в солнечных лучах и казалось бесчисленными светящимися шарами… Мы были поражены красотой этого зрелища, приводившего нас в ещё больший восторг, когда мы вспоминали обо всём том тяжёлом, что пришлось перенести. Никто не в силах был удержаться, и у всех вырвался радостный крик: “Москва! Москва!!!”»