Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

«Был прекрасный летний день; солнце играло на куполах, колокольнях, раззолоченных дворцах. Многие виденные мною столицы – Париж, Берлин, Варшава, Вена и Мадрид – произвели на меня впечатление заурядное; здесь же другое дело: в этом зрелище для меня, как и для всех других, заключалось что-то магическое», – вспоминал сержант гвардии Жан Батист Бургонь, оставивший подробные мемуары о походе в Россию.

А это – первые впечатления графа Чезаре Ложье, итальянца: «Мы обнимаемся и подымаем с благодарностью руки к небу; многие плачут от радости, и отовсюду слышишь: “Наконец-то! Наконец-то Москва!”»

Но, войдя в город, захватчики испытали первый шок (сколько им ещё предстоит!): «Нигде не видно было света, все ставни были закрыты. Ни малейшего шума, ни малейшего признака жизни как внутри домов, так и снаружи: всюду царствовало глубокое молчание, молчание могилы… Мы остановили своих лошадей. Нам было страшно», – вспоминал Мишель Комб, офицер кавалерии Мюрата, славившейся своим бесстрашием.

Большая часть москвичей уехала из города задолго до того, как его сдали противнику. Ещё 24 августа Ростопчин писал Толстому: «Неприятель не имеет провианта, и он отчаянно идёт на Москву, обещая в ней золотые горы… Москва спокойна и тверда, но пуста, ибо дамы и мужчины женского пола уехали».

Правда, некоторые медлили с отъездом, не теряя надежды, что враг никогда не войдёт в город. Одним из последних покинул Москву Николай Михайлович Карамзин. Взял с собой только рукопись «Истории государства российского».

Французы были уже в городе, когда отправилась в путь Наталья Александровна Зубова с шестерыми детьми. Её карету остановили французы. Узнав, что перед ними дочь великого Суворова, патруль отдал честь и почтительно проводил до русских аванпостов.

Напрасно ждал Наполеон,

Последним счастьем упоенный,

Москвы коленопреклоненной

С ключами старого Кремля:

Нет, не пошла Москва моя

К нему с повинной головою.

Не праздник, не приёмный дар,

Она готовила пожар

Нетерпеливому герою.

Можно ли сказать лучше Пушкина? В этих коротких строчках – всё: и точное описание событий, и настроение, и оценка личности захватчика, и – два характера: Москвы (России) и Наполеона.

Москва, действительно, готовила пожар. Владимир Федосеевич Раевский, будущий декабрист, вспоминал: «Я проходил Москву в арьергарде Милорадовича и в ту же ночь видел её в пламени». Вторил ему и ординарец Кутузова Иван Романович Дрейлинг: «Мы увидели громадные столбы дыма, а вслед за этим целое море огня. Москва пылала, объятая пламенем со всех сторон».

Секретарь Наполеона барон де Меневаль писал, что сразу после въезда императора в Кремль вспыхнул Китай-город, а вскоре Москва «превратилась в одну громадную печь, из которой к небесам вырывалась масса огня».

Бургонь зафиксировал время: «Час спустя после нашего прибытия начался пожар» (французы вошли в город около пяти часов вечера).

Начало пожаров отметили почти все мемуаристы. Но никто не мог даже вообразить масштабов наступающей трагедии. Французы, мнившие себя победителями, тушить пожары и не думали, они развлекались, как могли. Бургонь вспоминал, что когда стемнело, гвардия была уже не похожа на самоё себя: «Наши солдаты были одеты кто калмыком, кто казаком, кто татарином, персиянином или турком, а другие щеголяли в дорогих мехах… Некоторые нарядились в придворные костюмы во французском вкусе, со шпагами при бедре, с блестящими, как алмазы, стальными рукоятями».

Таким был результат первого «рейда» наполеоновского войска по домам и подвалам. Едва ли всё это москвичи щедро подарили незваным гостям. А между тем перед вступлением в город войскам было строжайше приказано обращаться с обывателями ласково, не обижать и не грабить. Похоже, армия, славившаяся железной дисциплиной, становилась неуправляемой. Первый день в Москве, начавшись грабежами, закончился грандиозной попойкой…

Правда, грабили ещё до прихода французов. Николай Николаевич Муравьёв, в те времена юный прапорщик, потом – генерал (за взятие крепости Карс во время Крымской войны он получит почётную приставку к фамилии и будет зваться Муравьёвым-Карским) вспоминал: «Город наполнялся вооружёнными пьяными крестьянами и дворовыми людьми, которые, более помышляя о грабеже, чем о защите столицы, стали разбивать кабаки и зажигать дома».