Джеймс Маккол - Лицо по частям. Случаи из практики челюстно-лицевого хирурга - о травмах, патологиях, возвращении красоты и надежды

Пока мы боролись за жизнь Марты, одна из медсестер позвонила ее родным – мужу и ребенку-подростку – и сказала им: «Не могли бы вы немедленно явиться в больницу, потому что ей очень плохо». Как бы ни было важно предупредить родственников о критической ситуации, чтобы хоть немного подготовить их к возможным плохим новостям, если сделать это по телефону, то существует риск, что они из-за волнения или страха могут по дороге в больницу попасть в аварию или пострадать как-то еще.

Я вышел из палаты крайне обескураженным и опечаленным из-за того. Я знал, что все медсестры испытывали то же самое ужасное, гнетущее чувство. Будучи профессиональными медиками, мы призваны помогать людям, анализировать их проблемы со здоровьем и находить для них решения. Мы помогаем им выздороветь, когда можем, и облегчаем их страдания, когда не можем. Таким образом, это был момент полного отчаяния, поскольку в данном случае мы никак не могли ей помочь.

Теперь мне предстояло объясняться с ее мужем и родными. Как и у всех младших врачей, в рамках подготовки меня учили сообщать плохие новости в подходящей обстановке, с использованием подходящих слов и, так как общение между людьми на восемьдесят процентов происходит невербально, в подходящей позе. Известно, что плохие новости легче воспринимаются и реакция на них более благоприятная, если предварительно использовать формулировки, указывающие на то, что людей ожидают плохие новости. Нас учили сначала дать вербальный «предупредительный выстрел», например: «Боюсь, у меня для вас плохие новости», после чего выдержать паузу, чтобы дать людям время переварить эту информацию, и только потом сообщать о гибели их близкого. Я довольно четко представлял, как я хочу это сделать, однако у меня в итоге не оказалось на это ни времени, ни возможности, так как они внезапно появились прямо передо мной. Муж Марты практически столкнулся нос к носу со мной посреди коридора и без конца повторял:

– Что случилось? Что случилось? – А затем, не дав мне ответить, сказал: – Марта умерла, так ведь?

– Пойдемте поговорим в кабинете, – сказал я.

Никакие теплые слова, никакие приемы, ничто не могло помочь ему смириться со случившимся. Мне пришлось напрямую сообщить ему горькую правду. Разумеется, он находился в полном смятении, и в столь чудовищных обстоятельствах было чрезвычайно сложно хоть как-то его утешить. После этого случая – когда мне впервые пришлось сообщать человеку о смерти супруга – я решил пройти дополнительное обучение по общению с пациентами и их близкими в тяжелые времена, однако, как оказалось, все существующие базовые и продвинутые курсы были направлены на то, как сказать об обнаруженной у человека опухоли или каком-то другом страшном диагнозе, но не о смерти. В 1990-е, да и в наши дни, как бы хорошо врач ни постарался подготовить почву, невероятно тяжело сообщать родственникам пациента о его внезапной кончине.

Врачей-онкологов теперь автоматически отправляют на трехдневные курсы по продвинутым навыкам коммуникации. Когда такое правило только ввели, некоторые из тех, у кого и без того уже был обширный опыт, может, и были немного недовольны необходимостью дополнительного обучения, однако это является, как и всегда являлось, неотъемлемой частью нашей профессии. Я чрезвычайно ценю подобную подготовку, но прекрасно понимаю, что никакое обучение не облегчит задачу сказать пациенту о неоперабельном раке либо члену семьи о том, что его мужа, жены, матери, отца, сына или дочери не стало.

Ужасные вещи происходят без предупреждения, и очень сложно в подобных обстоятельствах смягчить удар, мы неизбежно принимаем подобное несчастье близко к сердцу, поскольку пациент в тот момент находился под нашей ответственностью. Когда ты успокаиваешься и задумываешься о том, как предотвратить повторение подобного в будущем, ты понимаешь, что ответа нет – это одна из тех ужасных вещей, которые не предотвратить.

Одна из самых известных поговорок в мире врачей звучит так: хороший хирург знает, как оперировать, хирург получше – когда оперировать, а самый лучший хирург – когда оперировать не стоит. Амбициозные хирурги тратят до десяти лет, обучаясь проводить операции, а последующие пять лет учатся понимать, когда их делать не нужно. Принять правильное решение не так-то просто, потому что каждый хирург инстинктивно стремится активно применять свои знания на практике. Хочется использовать свои навыки и таланты, выработанные за годы подготовки, для разрешения возникшей у пациента проблемы прямо здесь и сейчас, а то и вовсе у него на глазах, если он не находится без сознания под общей анестезией. Возможность делать подобное до сих пор вызывает у меня радостные чувства, и это чрезвычайно привилегированное положение.