Дэвид Селлу - Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

Хоть встреча с соседями и пугала меня, все страхи улетучились на следующий же день. Я вышел на улицу завести свою машину, и двое соседей подошли поздороваться. Они крепко меня обняли и сказали, что я сильно похудел. Ни о чем не расспрашивая, сказали, что, если мне или моей семье что-то понадобится, я всегда могу обратиться к ним. Для меня это много значило.

Мечтая о моем освобождении, мы с семьей постоянно говорили о нем. Казалось, что до него еще очень далеко, и вот этот момент настал. Я выжил в тюрьме. Иногда казалось, что не получится. Многие врачи, предстающие перед Генеральным медицинским советом, совершают суицид. Теперь у Кэтрин снова был муж, а у наших детей — отец. Я пережил долгие и тяжелые дни и ночи в одиночестве. Теперь мы вместе могли разделить боль. Я мог есть все, что хочу, и не есть, когда не хотелось, и не быть при этом заподозренным в голодовке. Я мог звонить кому угодно, хоть и понимал, что записи телефонных разговоров могут быть использованы в будущем.

Я мог выходить из дома, бродить по магазинам, водить машину и долго гулять. Мне больше никто не говорил, когда ложиться спать, есть, заниматься спортом и просыпаться. Банкноты, монеты и кредитные карты казались мне странными, ведь я долгое время ими не пользовался. Разумеется, теперь я не получал зарплату, поэтому считал каждый пенс, потраченный на еду, различные принадлежности и одежду.

Свободу омрачала боль потери. До тюрьмы я работал более 40 лет и любил свою профессию. Мне нравилось встречать множество разных людей каждый день.

Были и другие проблемы. Мы были обязаны уведомлять страховую компанию, застраховавшую дом, о любых изменениях нашего положения, в том числе об осуждении в уголовном порядке. Когда Кэтрин сообщила им о том, что я в тюрьме, ей дали две недели на поиск другой страховой компании. Остальные компании были готовы пойти навстречу только при условии, что мы будем платить на 200 % больше.

Несмотря на все эти трудности, я был рад снова оказаться рядом с семьей. Мое погружение в нормальную жизнь началось.

Я знал, что будет нелегко, но был готов приложить все усилия.

В феврале 2015 года я вышел из тюрьмы без права выезжать за границу до мая 2016 года, то есть до окончания срока. Из 30 месяцев, к которым был приговорен, я провел за решеткой 15, а затем был освобожден условно-досрочно. По стране я мог путешествовать с разрешения офицера пробации. Я с нетерпением ждал поездки за границу, особенно в Оман к сыну Дэниелу, поскольку работал там много лет и уехал в 1993 году.

Раз в месяц я был обязан приезжать к своему офицеру пробации и всякий раз, когда собирался провести ночь вне дома, извещать его. Это служило постоянным напоминанием о том, что я до сих пор заключенный. При нарушении этих правил меня снова вернули бы в тюрьму. Летом 2015 года мы с Кэтрин решили на одну ночь поехать на остров Хейлинг, и она забронировала гостиницу онлайн. Мой офицер пробации в то время был в отпуске, но предупредил, что передаст мое дело своему заместителю, и мне не нужно спрашивать разрешения на поездку, достаточно просто сказать, куда направляюсь. Я позвонил его заместителю в день отъезда и подвергся дотошным расспросам. Каково мое полное имя? За какое преступление был осужден? Куда я ехал? Как собирался туда добираться? Какие адрес и номер телефона отеля, где мы остановимся? Есть ли у нас там знакомые? В какой день и в какое время мы вернемся домой? И это еще не все вопросы.

Пока я был в тюрьме, некоторые друзья объединились с моей семьей и начали долгий процесс за отмену моего обвинительного приговора.

У всех создалось впечатление, что меня выбрали жертвой в таком сложном деле, и судили присяжные, которые даже не понимали, о чем они совещаются.

Так называемые эксперты, давшие показания против меня, не осознавали, что их задача — быть объективными и судить меня согласно стандартам, превалировавшим в медицине на момент «преступления». Как позднее сказал мой барристер Йен Стерн, не имело значения, что сделал бы эксперт на моем месте и какое разрешение ситуации было бы идеальным в теории. Важно было лишь то, как в подобных обстоятельствах поступила бы группа опытных хирургов, учитывая актуальные на тот момент стандарты и имевшиеся ресурсы.

В отчете Эмпи, фигурировавшем в этом деле неоднократно, не были освещены недостатки больничной системы. Во время подготовки к обжалованию обвинительного приговора мы получили доступ к бумагам и электронным письмам, которыми обменивались проводившие расследование. Один из них, мистер Эккерсли, прислал красноречивое электронное письмо своему коллеге: