Дэвид Селлу - Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

Я чувствовал себя незащищенным, тревога усугублялась тем, что надзиратели не предоставляли практически никакой информации. Я понятия не имел, что для меня запланировано. Часто утром и днем я одевался и ждал, что меня позовут на работу или обучение, но этого не происходило. Я вспоминал слова своего барристера о том, что проведу в тюрьме категории «А» всего несколько дней и потом меня перевезут в тюрьму открытого типа. Когда я наконец завладел вниманием надзирателя, все обсуждаемое нами слышали другие заключенные. Ни о какой приватности речи не шло. На все мои вопросы о ежедневной активности и переводе в другую тюрьму следовала реакция: «Подайте заявление». Большинство поданных мной заявлений не были даже рассмотрены, а если и были, то никакой реакции не последовало. Меня предупредили, что, если писать слишком много заявлений, я буду считаться в лучшем случае надоедой, а в худшем — нарушителем порядка, что неизбежно повлияет на статус в системе СЗП. Множество раз надзиратели ложно обнадеживали, обещая рассмотреть мои заявления, но когда я возвращался за ответами, игнорировали меня.

Обычно во время досуга люди объединялись в группы. У меня не было времени играть в пул или настольный теннис, к тому же из-за тюремной иерархии только избранные допускались к игровым столам. Когда я закончил принимать душ, было уже 18:45, и заключенным нужно было снова расходиться по камерам. Из прошедших суток мы провели взаперти почти 22 часа. Впереди нас ждала тяжелая ночь.

Телевизор помогал отвлечься — ограничений в программах, доступных для просмотра, не было. Джон обожал смотреть «Улицу Коронации» и «Жителей Ист-Энда», а Клайву было все равно: ему было достаточно просто слушать телевизор и периодически бросать взгляд на экран. Я предпочитал программы о природе, особенно те, что вел Дэвид Аттенборо. Обычно они шли по утрам. Нам нравилось смотреть новости, потому что газеты было сложно достать. Периодически к телевизору тянулась чья-нибудь рука, нажимала на кнопку и переключала программу.

Вечерами я писал письма и делал заметки для этой книги.

Мне всегда было очень тяжело вспоминать о первых порах пребывания в тюрьме и трудных временах, которые пришлось пережить.

Поскольку в камере был всего один стол и стул, мы занимали их по очереди: моим сокамерникам тоже нужно было писать письма и заполнять анкеты. Но они хотя бы могли делать это, сидя на постели, я же был вынужден взбираться на второй ярус, и с такой высоты писать письма на столе было невозможно.

В туалет мы ходили по очереди. Я понял, что хороший способ уменьшить неприятный запах — смывать кал, как только он окажется в унитазе. К сожалению, сокамерники не понимали этого или просто не хотели утруждаться. Профессия колоректального хирурга, как оказалось, дала неожиданное преимущество: поскольку я работал с человеческими экскрементами, запах не очень меня напрягал. Хотя бы один из нас по вечерам стирал нижнее белье, но веревок для сушки одежды в камере не было, поэтому мы клали мокрые вещи на большой радиатор на дальней стене камеры. В настолько ограниченном пространстве двигательную активность приходилось сводить к минимуму, и я был удивлен, что тромбоз глубоких вен еще не распространился. Чаще всего он возникает у людей, оказавшихся в замкнутом пространстве и не имеющих возможности активно двигаться, поэтому его называют «синдром экономкласса».

Мы вместе смотрели десятичасовые новости, причем неважно, на каком канале. Однажды показали репортаж о заключенном, сбежавшем из тюрьмы категории «Д». Джон сказал: «Я знаю его. Мы вместе сидели в Вэйлендсе три года назад. Ему нельзя было выходить из тюрьмы, потому что его поджидала банда наркоторговцев. Если бы его выпустили, они убили бы его. Он регулярно сбегал, и полиция ловила его всегда в одном и том же месте: у него дома. Каждый раз, возвращая в тюрьму, ему продлевают срок».

Уже на второй вечер в тюрьме я понял, насколько здесь все однообразно.

Мы все сходили в туалет около 23:00, почистили зубы и легли спать. Меня ждала еще одна беспокойная и шумная ночь. Залезать на второй ярус кровати было утомительно: приходилось сначала вставать на стул, затем ставить ногу на лестницу, пытаясь при этом не упасть. Пока кровать скрипела и тряслась, мои сокамерники старались сидеть как можно спокойнее. Я же завершал все свои дела, прежде чем забраться наверх, чтобы не пришлось снова спускаться.

Я был рад, что не страдал артритом и заболеваниями легких, и сочувствовал многим больным заключенным в викторианских тюрьмах без лифтов, с узкими длинными коридорами, без возможности пробраться к камерам. Я нашел старую библиотечную книгу и взял ее с собой в кровать. Заснуть можно было только после того, как кто-то из сокамерников решал выключить свет. Приходилось мириться и с тем, что вся кровать ходила ходуном, когда сосед с нижнего яруса ворочался. Еще Клайв громко храпел, и для Джона это было настолько невыносимо, что иногда тот спал головой к телевизору, работавшему всю ночь.