Дэвид Селлу - Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

Вскоре Джон рассказал, что его приговорили к четырем годам лишения свободы за мошенничество, но судебный процесс был фарсом. Он сказал, что его посадили за соучастие, но не вдавался в подробности. Ему вручили ордер на конфискацию имущества, и он боялся, что жену и детей выбросят из дома. Он пробыл в Белмарше четыре недели и надеялся, что скоро его переведут в тюрьму категории «С».

Джон склонился над телевизором.

— У нас раньше был сраный пульт, но его стибрили на прошлой неделе, — сказал он, переключая каналы вручную. — Первый канал — «Дома с аукциона», второй — документальный фильм Аттенборо [16]об обезьянах и приматах, третий канал — «Сегодня утром», четвертый — тупая реклама, пятый канал — Джереми Кайл и его потрясающее дерьмо, которое все так любят, шестой — очередная чертова реклама, седьмой канал — «Свидание за ужином», пустая трата времени, восьмой — дебильный американский сериал, девятый канал — аэробика (ох, вот это тело и задница тоже классная!), десятый — фильмы (обычно одни повторы, но иногда попадаются стоящие), одиннадцатый канал — бесполезное тюремное радио. Каждый из нас платит по фунту в неделю за это дерьмо!

В то утро он проделал этот ритуал как минимум десять раз.

— А как здесь постирать одежду? — спросил я.

— В нашем крыле стирка по средам. Сложи все грязные вещи в мешок вроде этого, и прачечная все сделает за тебя, — сказал он и дал мне эластичный мешок, затягивающийся сверху. — Советую стирать трусы, носки и футболки вот здесь, — добавил он, указав на раковину.

— Ты имеешь в виду ту же раковину, где мы моем руки после туалета и посуду? Ту, где умываемся?

— Боюсь, что да. Так тебе не придется ждать неделю, когда вещи принесут обратно.

— Но почему футболки тоже лучше стирать в раковине?

— Если отдать в прачечную, их вернут уже другого цвета. Здесь белое и цветное стирают вместе.

Мы опять замолчали. Раньше я часто слышал, что можно быть одиноким среди людей, но правдивость этого выражения осознал только в новой для себя обстановке. Я скучал по прогулкам, семье, друзьям и больше всего по свободе. В обычный будний день я бы посетил консилиум, провел прием, сделал обход, прооперировал бы пациента или прочитал лекцию. Выходные я бы проводил дома с семьей и друзьями и чувствовал бы себя частью их жизни.

Я лишился простых вещей, которые раньше принимал как должное.

Если дома надоедало находиться в одной комнате, я мог легко перейти в другую ради смены обстановки или выйти на прогулку. В тюрьме приходилось часами находиться на одном и том же месте, и это было очень тяжело.

К полудню я находился в камере около 19 часов, если не считать 45-минутной зарядки, во время которой приходилось ходить бок о бок с незнакомыми людьми, осужденными за убийство, стрельбу, подрывы и тяжкие телесные повреждения. Я опасался за свою безопасность, но ничего не мог изменить.

Я читал о заключенных, на которых напали сокамерники. В 2000 году Захид Мубарек, 19-летний заключенный азиатского происхождения, был до смерти забит 20-летним белым заключенным по имени Роберт Стюарт. Это произошло в лондонской тюрьме для подростков Фелтем. Во время расследования выяснилось, что надзиратели, работавшие в тот день, знали о расистских наклонностях Стюарта и его преступном прошлом. В своих письмах он говорил о ненависти к чернокожим и пакистанцам. Оказалось, что персонал тюрьмы играл в игру «Гладиатор», или «Колизей»: надзиратели запирали двух ненавидевших друг друга заключенных в одной камере и делали ставки на то, сколько времени пройдет до начала драки. Руководство тюрьмы отказалось признавать, что персонал был поклонником «кровавого спорта», как сказал солиситор потерпевшего Имран Хан.

В 11:50 мы услышали шаги и знакомый звон ключей, дверь камеры распахнулась и надзиратель прокричал: «Обед!»

Мы с Джоном подготовились заранее, полностью одевшись. За пределами камеры было запрещено носить майки, шорты, футболки, тапки и шлепанцы. Не соблюдавших строгий дресс-код понижали в системе СЗП или заставляли вернуться в камеру. «Центральный коридор, дальний конец!» — заорал надзиратель.

Взяв пластиковые миски и тарелки, мы пошли по направлению к очереди. В это время был обед примерно у двухсот заключенных, и пятьдесят уже стояли в очереди перед нами. Многие организованно выстраивались в ряд, но некоторые пробивались в самое начало очереди, и им никто не пытался препятствовать. Мы практически не разговаривали друг с другом, медленно продвигаясь вперед. У двери стоял надзиратель, и, вероятно, именно поэтому большинство заключенных все же терпеливо ждали своей очереди.