Джордан Элленберг - Как не ошибаться. Сила математического мышления

Вот эмпирическое правило, которое я считаю приемлемым: если масштаб катастрофы настолько велик, что уместно говорить об «переживших катастрофу», тогда целесообразно оценивать количество погибших в виде относительной доли от общей численности населения. Когда речь идет о выживших после геноцида в Руанде, то это может быть любой тутси, живущий в стране [74]. Следовательно, уместно было бы сказать, что геноцид уничтожил 75 % племени тутси. При этом у вас были бы все основания утверждать, что катастрофа, унесшая жизни 75 % населения Швейцарии, является «швейцарским эквивалентом» того, что произошло с тутси.

С другой стороны, было бы абсурдно называть кого-либо из обитателей Сиэтла «пережившими катастрофу» после террористической атаки на Всемирный торговый центр [75]. Следовательно, нецелесообразно оценивать количество погибших во Всемирном торговом центре в виде доли от всех американцев. В тот день в башнях-близнецах погиб один из сотни тысяч американцев, или 0,001 %. Эта цифра слишком приближается к нулю, чтобы мы могли воспринять ее и удержать в своем сознании. Кроме того, было бы рискованно заявлять, что швейцарским эквивалентом терактов во Всемирном торговом центре является массовое убийство, унесшее жизни 0,001 % швейцарцев, или 80 человек.

И все-таки каким образом нам составлять рейтинг злодеяний, если не по абсолютному количеству и не по относительной доле? Некоторые сравнения очевидны. Геноцид в Руанде был хуже терактов 11 сентября, теракты 11 сентября были хуже стрельбы в школе Columbine, а случившееся в этой школе хуже гибели одного человека в автокатастрофе, произошедшей из-за нетрезвого состояния водителя. Другие события, разделенные пространством и временем на огромные расстояния, сравнивать труднее. Действительно ли Тридцатилетняя война была более кровопролитной, чем Первая мировая? Как ужасающий геноцид в Руанде, длившийся не слишком долго, можно сравнить с затяжной и жестокой войной между Ираном и Ираком?

Большинство математиков сказали бы, что вошедшие в историю катастрофы и злодеяния в конечном счете образуют так называемое частично упорядоченное множество. Под такой замысловатой формулировкой замаскирована простая мысль: какие-то пары катастроф можно сравнивать по существу, тогда как другие не поддаются сравнению. Дело не в том, что у нас нет точных данных о количестве погибших или что мы не выработали вполне твердой позиции по отношению к проблеме уничтожения людей – от взрыва ли бомбы или от голодной смерти, вызванной войной. Причина заключается в другом: мы не знаем, на каких весах сравнивать эти катастрофы. Обсуждение вопроса, насколько одна война хуже другой, в корне отличается от обсуждения вопроса, является ли одно число больше другого. На второй вопрос всегда есть ответ. На первый – ответа нет. Если вы хотите осознать, что такое гибель двадцати шести человек от бомбы террориста, представьте себе смерть двадцати шести человек от бомбы террориста, но не где-то на другом конце света, а в своем родном городе. Такой подход будет абсолютно безупречен как с математической, так и с моральной точки зрения – и никакой калькулятор вам не понадобится.

Относительные показатели могут вводить в заблуждение даже в более простых и на первый взгляд менее неоднозначных ситуациях.

В рабочем докладе, который не так давно составили экономисты Майкл Спенс и Сендиле Хлатшвайо, представлена поразительная картина роста занятости в Соединенных Штатах Америки {50}. Америку принято считать (и это очень радует) промышленным гигантом, заводы которого день и ночь неустанно производят необходимые миру товары. Однако современная реальность существенно отличается от такого представления. В период с 1990 по 2008 год численность рабочей силы в США увеличилась в целом на 27,3 миллиона рабочих мест. Из этого количества 26,7 миллиона рабочих мест (или 98 %) были созданы в так называемом неэкспортном секторе, другими словами, в том секторе экономики, в котором нельзя привлекать сторонние ресурсы и который не выпускает продукцию для экспорта (органы государственного управления, здравоохранение, розничная торговля, общественное питание).

Эта цифра может рассказать о многом в новейшей истории американской промышленности, и прежде всего – как именно она развивалась за последний период. Более того, этот показатель широко эксплуатируется в самых разных источниках: от журнала The Economist {51}до последней книги Билла Клинтона {52}. Однако необходимо тщательно проанализировать, что означает данная цифра; ведь 98 % – совсем недалеко от 100 %. Утверждают ли результаты исследования, что рост занятости максимально сосредоточен в неэкспортном секторе экономики? Именно так оно и выглядит – однако здесь не все верно. За период с 1990 по 2008 год уровень занятости в экспортном секторе повысился всего на 620 тысяч рабочих мест – что соответствует действительности. Но ситуация грозила быть еще хуже, поскольку количество рабочих мест в этом секторе могло сократиться! Именно это произошло в период с 2000 по 2008 год: экспортный сектор потерял около 3 миллионов рабочих мест, тогда как в неэкспортном секторе этот показатель возрос на 7 миллионов рабочих мест. Таким образом, на неэкспортный сектор пришлось 7 миллионов рабочих мест из общего прироста в размере 4 миллионов, или 175 %!