Барт Лоо - Шансон как необходимый компонент истории Франции

Или как Жорж Брассенс с Жаком Брелем с трудом добились известности, а Жюльетт Греко отхватила титул музы экзистенциального шансона, а также о том, как Борис Виан поносил и войну в Индокитае, и войну в Алжире, и вместе с Шарлем Трене выступал с песнями против культуры потребления, и как успешно запустили Далиду в качестве первого рыночного продукта современной французской песни. С важнейшими ролями для Шарля Азнавура, Боба Аззама, Бурвиля, Сержа Генсбура, Стефана Гольмана, Жан-Жака Гольдмана, Энрико Масиаса и Луи Мариано. А также с выдающимися явлениями Дэвида Боуи, Шеба Халеда и Жан-Поля Сартра.

Май 1944-го, Кафе «Флора», бульвар Сен-Жермен. Утренний туман еще окутывает шпили католической церкви, носящей то же самое имя. В кафе входит невысокий господин. Карманы его пиджака набиты бумагами и книгами. Он заказывает коньяку и усаживается в уголке.

Хозяин кафе Поль Бубал привычно наблюдал за тем, как дядька в очёчках выкладывает на стол бумаги, прихлебывает коньяк, набивает трубку и принимается писать. Но однажды в кафе зазвонил телефон, и хозяина попросили позвать какого-то мсье Сартра. У Бубала был дружок с таким именем, но тому вряд ли кто-то стал бы звонить. «Очень жаль, но я ничем не могу вам помочь», – сказал он в трубку.

Однако звонивший настаивал, он знал, что мсье Сартр должен находиться в этом кафе, и просил поискать хорошенько. Бубал пожал плечами и произнес погромче: «Мсье Сартр, вас к телефону!» Каково же было его изумление, когда любитель 49 коньяка прекратил писать, отложил трубку и подошел к телефону. Так хозяин кафе познакомился с автором «Отвращения» ( La Nausée , 1938) и «Оно есть и его нет» ( L’Être et le Néant , 1943). Скоро писателю-философу стали звонить так часто, что Бубалу пришлось провести для него отдельную телефонную линию.

Сартр и по вечерам любил посидеть с друзьями за столиком на веранде кафе. Когда солнце скрывалось за домами, компания перебиралась чуть подальше, в «Два столбика монет», чтобы чуть подольше наслаждаться теплом. Но едва на город опускалась тьма, они ныряли в один из ночных клубов, которых здесь было множество. После долгих лет оккупации, когда предписывалось sérieux [90]и тишина, молодежь с наслаждением буянила и оттягивалась по полной.

Поразительно, что обретение утраченной свободы праздновалось в темных, прокуренных подвалах, называвшихся «Табу» или «Мефистофель». Веселье пряталось под землю. Пресса сообщала о «поселившихся в норах обитателях Сен-Жермена» и «чудовищных вакханалиях этих вонючих существ».

«Существо, существующий» по-французски – existentialist . «Экзистенциализм» – слово само свалилось им в руки. Поднявшись из подвалов, учение Сартра покорило мир. Сам он считал свою философию методом описания атеистической картины мира, в центре которого стоит человек; на ее основе провозглашалась свобода творчества. В мире, превратившемся в руины, молодежь считала такую философию невероятно крутой. Не то чтобы они изучали ее основы. Просто экзистенциализм подходил им как собственный путь, и это слово стало использоваться где попало, – так же, как через несколько десятилетий все дыры стали затыкать словом «постмодернизм».

«Стоило выйти на улицу Сен-Бенуа, – просвещал меня Стефан Гольман, – и они со всех сторон окружали тебя; экзистенциальная мелюзга в черных штанах и грубых башмаках толпами болталась тут, натянув на рожи мрачное выражение».

В «Малыше-экзистенциалисте» ( La petite existentialiste , 1954) Гольман высмеивал фатальное стремление молодежи к преобразованию мира, и предсказывал: «Однажды никем не понятая умница / накрасит губы, натянет чулки / и выйдет замуж за / малыша-экзистенциалиста». Критика сурово упрекала популярного в ту пору шансонье за «предвзятую точку зрения», с которой он описывал будущих революционеров шестидесятых.

Но, прежде чем занять прочное положение в спокойной буржуазной жизни, молодежь желала утолить жажду свободы, а свободу предлагал ей Сартр. Нельзя не усомниться, насколько были уверены в своей правоте те, кого он подвигнул к восстанию. Для большинства молодых экзистенциализм означал, во-первых, возможность сделать свою юность яркой и неповторимой.

Фигурально выражаясь, разумеется: ведь у них принято было наряжаться в черные свитера «унисекс» и штаны того же цвета. Вооруженные теорией Сартра, юнцы чувствовали себя вполне свободными от прежних ценностей, свободно затевали дискуссии и свободно искали счастья в своем абсурдном мире.