Барт Лоо - Шансон как необходимый компонент истории Франции

Трене избрал свинг.

Шевалье раскатывал свои «р» по-довоенному, на манер Тино Росси.

Трене избрал классическое «р», гортанное, но без нажима – примерно так произносила его Пиаф.

Время от времени Трене позволяет себе употреблять в песне мудрую, легкую иронию. Веселая непосредственность и звучный голос, которые невозможно повторить. В 1938 году, в зале Театра АВС, Шевалье присутствовал при триумфе Трене. Сила его возмужавшей к тому времени поэзии просто сбила Момо с ног. Он понял, что появился сильный конкурент, который к тому же сам сочиняет песни.

В конце «Радости и удовольствия» Трене внезапно увеличивал темп, напяливал шляпу и вылупливал глаза – словно изумленный чем-то. Публика приходила в бешеный восторг, его в шутку звали «Le fou chantant» [63].

В тот вечер он впервые исполнил публично «Я пою» ( Je chante ), песню, ставшую его любимой.

«Я пою» начинается, как рокот водопада. В невероятном темпе Терне сообщает публике, что он – поет. Никого не удивило, что шансонье-бродяга из «Я пою» доволен тем, как песня помогает ему выживать: «Ты помогаешь мне справиться с жизнью. / Нет, ограждаешь меня от нее, / Ведь душу я отдал тебе».

Так Трене стал духом песни, он исколесил всю Францию, всегда веселый, с удовольствием дарящий свой голос слушателям.

Его популярность достигла такого градуса, что в «Астериксе и римских легионерах» (1967) римские солдаты, явно пародируя Трене, поют: «Я пою, пою, пою – и все по-латински, / Потому что я солдат легионов римских». А деревенских соседей Астерикса раздражает пение местного барда Какофоникса, а его песни – пародийно переиначенный Трене, и среди них – любимая песня Обеликса «Menhirmontant» (пародия на «Ménilmontant»).

АВС-концерт 1938 года завершился песней «Бум» ( Boum ), до сих пор одной из самых известных его песен.

«Когда наше сердце стукнуло – бум, / Все вместе с нами слышат – бум».

В этой песне «бумкает» почти все – от консервных банок до самого Бога на облачном троне. Солирующее фортепиано и радостные сшибки одного «б» с другим (ббббум) приводили зал в экстаз.

«Бешеный шансонье» продолжал свое победное шествие по Франции аж до 80-х годов. Я завидую своим французским друзьям, которым посчастливилось побывать на его последних концертах. Они рассказывали о выходившем на сцену старике, почти мгновенно преображавшемся и покорявшем публику искрометной смесью энергии и безукоризненного исполнения. До самой смерти в 2001 году он излучал оптимизм и счастье, оставаясь душой Народного Фронта.

Легкость Трене покоилась на тяготах его внутренней жизни. Он знал, что жизнь, собственно, может быть тяжелой и, если внимательно присмотреться, довольно-таки бессмысленной, и ему хотелось дать людям силу справляться с житейскими невзгодами и любовь. Трене превращал окружающий мир в jardin extraordinaire – удивительный сад, где ветер насвистывает песенки, люди парят в воздухе, смерть поет, а птички весело чирикают.

«Удивительный сад расцветает в сердце моей песни» – прямо так и сказано в шансоне «Удивительный сад» ( Le jardin extraordinaire , 1957).

Он поет и смеется, вздыхает и плачет в своих шансонах, но не насмехается над теми, кто плачет над его песнями или подпевает ему. Сама смерть, несмотря ни на что, нестрашна. Старуха с косой и ее страна – только паутина, которую уносит ветер.

Жан Кокто тоже присутствовал на его концерте в АВС в 1938 году. Он, как и Морис Шевалье, понятия не имел, что выйдет из Трене, но попытался описать свои впечатления:

«Жизнь была трудной, всякая мелочь требовала жутких усилий. Ничего не происходило, все только болтали. Но песенки Шарля Трене поднимали дух. Он создал целый мир (…) где один предмет превращается в другой, где влюбленные вылетают из окна в небо, где веселые висельники обращаются в веселых призраков, а почтальон доставляет письма быстрее, чем доходит телеграмма. Он поет. Он поет в постели. Он поет в туалете. Он поет в авто. Он поет по телефону. Он поет в театре. Его песни несутся на крыльях радиоволн. Едва он замолкает – вступают другие, и поют то, что он пел накануне. Это не кончается: поют рабочие, поправляющие мостовые, велосипедисты, проносящиеся у нас под окнами, да и сам Трене продолжает петь».

Большинство шансонье смотрели на него, застыв в обалдении. Лео Ферре выразил это прекрасно: