Барт Лоо - Шансон как необходимый компонент истории Франции

Улица Шапель, середина тридцатых годов девятнадцатого века. Жорж Санд со своим любовником Фредериком Шопеном сворачивают на зеленую тропинку, которая ведет к вилле голландского художника Ари Схеффера. Позади слышны голоса. Их догоняют, напевая, Ференц Лист и Джакомо Россини. Венгр и итальянец исполняют пародию на «Марсельезу». На словах «когда наши поля напитаются кровью» вступает поляк – Шопен. Все хохочут. А в 1872 году Лист создаст фантазию для фортепьяно на основе «Марсельезы».

Улица Шапель, середина тридцатых годов двадцатого века. Город уже окружил со всех сторон виллу, где регулярно встречались Санд, Шопен, Лист и Россини, но прелестная тропинка, ведущая к ней, сохранилась. Маленький мальчик, проходя мимо, даже не смотрит в сторону виллы. Он – лучший ученик класса, в честь этого события к лацкану его пиджачка приколота трехцветная лента. Он радостно улыбается: весь мир должен видеть его успех! Какая-то женщина, видя счастливое лицо мальчика, гладит его по голове. «Ты молодец, – говорит она. – Хорошо потрудился в школе. Пойдем со мной в кафе». Так – уже в двадцатом веке, – улица Шапель подтверждает свою репутацию важнейшего места встреч. Женщина – популярная певица Фреэль, а мальчика зовут Люсьен Гинзбург. Позже этот сынишка российского еврея не хуже Листа поиздевается над «Марсельезой». В своей регги-интерпретации Гинзбург, к тому времени сменивший фамилию на Генсбур, вычеркнет рефрен с «кровью» ко всем чертям.

Позже Генсбур вспоминал, что как-то раз отец, стоя на балконе, указал ему на проходившую внизу женщину: «Смотри, кто там идет, это Фреэль». Певица жила в том же районе, где Гинзбурги, и была местной знаменитостью.

И вот он сидит против знаменитости, за столиком кафе на улице Шапель. Перед ней – бокал красного вина, а маленький Серж смотрит на кусок вишневого торта, который ему предлагалось съесть, запивая diabolo grenadine [53]. Время от времени он украдкой поглядывал на великую Фреэль и двух ее собачек. Позже Серж вспоминал:

«Она была в старом, грязном пеньюаре, под мышками держала пару пекинесов. […] Она казалась несчастной, напоминала постаревшую проститутку, но при всем этом… выглядела как королева. Ее величественный голос звучал по радио, и я слушал его».

Глядя на эту прорвавшуюся к успеху женщину, Генсбур и представить себе не мог, что встретил свое будущее.

Фреэль прожила весьма яркую жизнь, каждый день которой ей удавалось превращать в праздник.

Однажды она положила глаз на юного Мориса Шевалье, и тот некоторое время разделял ее безумную жизнь. Но Шевалье не смог долго выдерживать ее сумасшедший ритм: слишком много алкоголя, эфира и прочих экстравагантностей. Так что, едва Мистенгетт проявила к нему интерес, он ухватился за предложенную возможность обеими руками и сбежал от Фреэль. Та ужасно расстроилась, даже пыталась покончить с собой. Попытка не удалась, и, покинув Францию, она отправилась в длительное зарубежное турне.

Генсбур тоже не захотел связываться с ее трагическим, автобиографическим шансоном «Кокаин» ( La coco , 1932), о чем, кстати, написал в автобиографии Gainsbourg, Vie héroïque [54](2010).

Фреэль поет о том, что сердце ее готово разорваться: любимый сбежал от нее. Чтобы заглушить боль, все средства хороши: шампанское, морфий и, конечно, кокаин.

Конец этой превосходной печально-романтической песни чудовищен. Находясь под наркотиками, героиня вонзает в сердце любовника нож. Не знаю, исполняла ли когда-нибудь этот шансон Пиаф, но «Кокаин» подошел бы для нее идеально. Кстати, по остроте содержания песни Фреэль весьма близки к песням Пиаф. Кроме того, певица, исполнившая «Нет, я не жалею ни о чем» ( Non, je ne regrette rien ), наверняка чувствовала и патетическую составляющую песен Фреэль.

«Кокаин» вместе с невероятно успешной песней Damia «Тоскливое воскресенье» ( Sombre dimanche , 1936) оказались до того мрачными, что, говорят, радиостанции боялись выпускать их в эфир по воскресеньям, чтобы не поднялась волна самоубийств. Третья ритуальная песня в этом ряду – «Белые розы» ( Les roses blanches , 1936) Berthe Sylva, возможно, самый трогательный шансон десятилетия.

Похоже, именно эти три песни сформировали ритуальную триаду, выпустившую воробышка на свободу из тесного вольера французской музыки.