Жан Бодрийар - Фатальные стратегии

В порядке, где в высшей степени условные и прекрасно отлаженные взаимосвязи, в порядке, где взаимосвязи полностью свободны от необходимости, церемониал является эквивалентом фатальности.

Экстатическая последовательность подобна той, что присутствует в игре: церемониал не имеет смысла, он имеет лишь эзотерическое правило. И не имеет цели [fin], потому что инициационен.

В нем возгоняется окончательно искусственный и условный порядок мира, оккультная объективность, которая просвечивает сквозь субъективность кажимостей.

Говорят, что дикарское мышление все субъективировало безотносительно к объективности мира. Но это именно мы, прикрываясь алиби объективности разума, все субъективируем, все психологизируем, повсюду насаждаем оккультную субъективность.

Церемониал кладет конец этому оккультизму субъективности.

Никогда не надо смотреть на солнце – восходящее, заходящее, во время затмения, отражающееся в воде, идущее в середине неба.

Не следует ни перешагивать веревку, которой привязан теленок, ни бежать во время дождя, ни смотреть на свое отражение в воде – таково установленное правило.

Когда идешь, надо оставлять с правой стороны земляной холмик, корову, идола, брахмана, горшок с коровьим маслом, медом, перекресток и хорошо известные деревья.

Он, даже возбужденный, пусть не приближается к жене во время месячных и даже не спит с ней на одном ложе.

Не полагается ни есть вместе с женой, ни смотреть на нее вкушающую, чихающую, зевающую и сидящую в вольной позе.

Ни натирающую свои глаза мазью, умащенную, обнаженную и рожающую.

Не следует мочиться ни на дорогу, ни на пепел, ни в загоне для коров, ни на вспаханную землю, ни в воду, ни на основание жертвенника или погребального костра, ни на горе, ни на развалины храма, никогда – на муравейник.

Ни в норы, населенные живыми существами, ни на ходу, ни стоя, ни на берегу реки, ни на вершине горы.

Никогда не следует испражняться лицом к ветру, огню, брахману, солнцу, воде, а также корове.

Надо испражняться днем, обратясь лицом к северу, ночью – обратясь лицом к югу, на рассвете и в сумерки – как днем.

В кодексе Ману скрупулезно ритуализирована каждая деталь существования: театр жестокости, – каждый момент отмечен знаком необходимости, размежевания [discrimination], сакрального различия (это вовсе не социологическое различие, которое характерно для менее прочного и более банализированного порядка, где правило и церемониал находятся в состоянии беспорядка, который оставляет место для субъективных оценок, но, в сущности, этот социологический порядок совсем неинтересен) в малейшем жесте, малейшем слове, малейшем телесном выделении, малейшем из природных явлений. Все инициационно в том смысле, что все происходит лишь под знаком необходимости, неизбежности ее возникновения, все изменяется под знаком необходимости, неизбежности метаморфозы.

В этом и заключается мировой церемониал, его безупречное упорядочивание, которое является противоположностью субъективного желания и объективной случайности. Желание и случай вычеркнуты из церемониала. Это даже не метафора. В Законах Ману нет никакой метафоры, никакой риторики, никакой аллегории, никакой метафизики. И таинства тоже нет: чистый ход, чистый код церемониала, где обязанности расписаны и днем, и ночью. Язык имманентен, как ритуал: он предписывает правила, не примешивая ни диалектику, ни психологию. И даже не прибегает к поддержке или аллюзивности мифов. Он просто говорит, что надо делать, и точка. Никакой системы ценностей или интерпретации – система правил.

И вот тогда знаки приобретают наивысшую интенсивность – когда они требуют лишь чистого соблюдения. Когда они, как правила игры, подталкивают к наивысшей степени произвольности и размежевания. Не различие , которое всегда имеет смысл, а размежевание , которое является по-настоящему строгой формой маркировки и эквивалентом предопределения во времени – того, что уже есть, прежде чем произойти (а следовательно, совершенно чудесного), того, что приобретает силу знака, прежде чем приобретает смысл (а следовательно, совершенно произвольного), того, что устанавливается как цель, прежде чем быть обоснованным (и следовательно, совершенно безосновательного). Все это может показаться нам в моральном, сентиментальном и демократичном беспорядке, в котором мы живем, совершенно неоправданным и имморальным – на самом деле мы уже давно точим зуб на предопределение и размежевание, а взамен с любовью культивируем целесообразность и различие, – однако именно в предопределении и размежевании вещи и знаки излучают максимальную интенсивность, фасцинацию и удовольствие.