Жан Бодрийар - Фатальные стратегии

Вопреки всей нашей добродетельной морали вещи могут иметь предопределенную последовательность. Вместо того чтобы развертываться согласно генезису и эволюции, они заведомо вписываются в свое исчезновение. В этом случае их отличает именно пророчество, а не предвидение. Если вы знаете знак появления, то гипотеза фатальности, которая заключается в том, что ход вещей или игровых перипетий неотвратимо приведет эту жизнь к той же точке, фатальному пересечению того же знака, данная гипотеза позволяет предсказать это событие, потому что это – событие определенного знака. Тогда вы можете пророчески видеть ход событий, словно ход церемониала, мирового церемониала, последовательность действий в котором имеет всегда неизменный характер. Все не является судьбой, все не является церемонией, но, несомненно, в каждой жизни [existence], в нарушении ее причин и следствий есть небольшие и неизменные эпизодические последовательности, которые представляют наивысший интерес.

Два события на расстоянии десяти лет. Между ними нет никакой связи. Два исчезновения, эквивалентные символическому убийству. Нечто такое, что – как бы это сказать? – духовно неискупимое. Первый раз я сам исчез, во второй был покинут без всяких причин. Это ничуть не восстанавливает равновесие, и ничего не искупает (что здесь искупать?). Но история допустила, чтобы между этими двумя скрытыми друг от друга событиями тайно установилась обратимость, хотя я также никогда не проводил между ними связи (а должен был бы, ведь этих двух людей я постоянно видел во снах на протяжении нескольких лет) до тех пор, пока оба эпизода не явились мне под одним и тем же знаком и внезапно разрешились в красоте этого сочетания. Тем знаком было имя – обоих звали одинаково. Никто не может сказать, какие бесконечно малые следы вещей приведут к развязке, но несомненно одно – это не случайность. В данном случае меня озарило совпадение этих двух имен, и мгновенно эти два события, которые оставались неискупимыми, потому что не имели истории (не было о чем рассказывать, не было ни фабулы, ни алиби, ни хороших или плохих оснований, ничего, – исчезновения были решительны и окончательны; а мы, как правило, любим разрешать вещи лишь с помощью истории или психологии), попали в плоскость другого, более необычного способа решения, соединились в что-то вроде остроты или предопределения, в результате чего они встретились, эти два события-призрака, освобожденные и лишенные того, что каждое из них по-отдельности делало непонятным. Их удвоение, их удвоенное воображаемое, их сочетание мгновенно сделало их понятными, однако тайна и одного, и другого так и осталась нераскрытой . Что в психологическом плане происходило с той и с другой стороны в обоих случаях? Это не имеет никакого значения, поскольку то, что не имело смысла, разрешилось в другой последовательности.

Я сэкономил на психоанализе (бессознательное здесь ни при чем).

Сила событий, которые происходят с вами без вашего желания, без вашего участия. Но не случайно. Ведь происходят они с вами, и это совпадение касается вас, оно вам предназначено. Даже если вы и не хотите этого, именно потому что вы не хотите, оно все же соблазняет вас. В этом все различие между судьбой и случайностью. Ведь чистый случай, даже если допустить, что он существует, нам вовсе безразличен, в чистой случайности нет ничего, что могло бы нас соблазнить, она объективна, да и только. Впрочем, именно эту стратегию случайности мы принимаем, чтобы нейтрализовать событие или же смягчить впечатление от него: «По воле случая» (а не по моей). Смерть в результате несчастного случая друга или близкого человека не может не вызвать какого-то фантазма вины. Или же невыносимой мысли, что другой покинул вас по прихоти смерти. Все предпочтительнее, чем эта ментальная жестокость мира, которым правит всемогущество мысли. И здесь на помощь приходит случай: достаточно лишь подумать (хоть это и тяжело), что все происходит без причины или с максимумом объективных (технических, материальных, статистических) причин, которые снимают с нас любую ответственность – на самом деле освобождают нас от того, что может крыться для нас самих в этих событиях – от глубоко соблазнительной мысли, что нам хотелось бы быть причиной этого события. Ведь нам хочется быть причиной чьей-то смерти (так же, как и чьей-то жизни или счастливого события). И в этом нет ничего возмутительного. Это вовсе не значит, что мы желаем чьей-то смерти. Но лучше, чтобы это произошло по нашему желанию, чем случайным образом. С моральной точки зрения недопустимо хотеть чьей-то смерти, но с символической точки зрения, которая является более фундаментальной, недопустимо, чтобы смерть эта была следствием чистой случайности. Поэтому с моральной точки зрения мы можем хотеть оградиться всеми возможными алиби (в том числе и случаем) от фатальной связанности событий, но с символической точки зрения у нас вызывает глубокое отвращение нейтральный мир, где правит случай, а следовательно, безопасный и лишенный смысла, так же как и мир, где всем правят объективные причины: хотя и в том, и в другом легче жить, но ни один из них ничего не стоит против захватывающего воображение мира, которым правит божественная или дьявольская связанность необходимых совпадений, то есть мира, где мы соблазняем события, вызываем их и вынуждаем произойти всемогуществом мысли, – жестокий мир, где ничто не является невиновным, особенно мы, мир, в котором растворяется наша субъективность (но мы принимаем это с радостью), потому что она растворяется в автоматизме событий, в их объективном развертывании. Она становится, в определенном смысле, миром. Не забываем: если мы претендуем на ту минимальную мудрость, которая присущая этому миру, то надо хотеть его, тем или иным образом любить его, тем или иным образом нужно его добиваться, а для этого надо, чтобы из-под власти вашей мысли и вашей воли не ускользала ни смерть вашего друга, ни какой-либо иной инцидент или катастрофа.