Клэр Макколлум - Судьба Нового человека.Репрезентация и реконструкция маскулинности в советской визуальной культуре, 1945–1965

По контрасту с материнской фигурой, чья уязвимость и зависимость от действий ее сыновей выступала основой для пропаганды, взаимоотношения отца и сына осмыслялись с точки зрения не защиты, а подражания. Общим приемом на плакатах военного времени было представление двух или больше временных планов: боевые действия сегодняшнего дня подавались в свете сражений прошлого. Эта тенденция стала особенно распространенной в 1942 году, когда отмечались 130-летняя годовщина наполеоновского отступления из Москвы и 700-летие разгрома тевтонских рыцарей на Чудском озере, в связи с чем было выпущено множество плакатов, на которых изображался героизм генералиссимуса Суворова и в особенности легендарного Александра Невского [423]. Многие работы были основаны на более общем представлении о мифическом богатыре, причем некоторые из них явно напоминали картину Виктора Васнецова «Богатыри» (1898) [424], [425]. Авторы других работ в поисках героя обращались к недавнему советскому прошлому, обнаруживая идеальное воплощение героя в безымянных борцах Гражданской войны. Именно в этом контексте взаимоотношения отца и сына были представлены на простом рисованном плакате Соломона Бойма (1941) [426]. Обращение к событиям Гражданской войны не ограничивалось жанром плаката. Как продемонстрировала Киршенбаум, печатная пропаганда также открыто придерживалась риторики патернализма, поскольку «герои Гражданской войны появлялись в прессе времен Великой Отечественной не только как преданные революционеры, но и как образцовые отцы», а следовательно, «сыновняя преданность советской власти, в свою очередь, изображалась как совершенно личное обязательство сыновей перед их отцами» [427], [428].

Даже вне контекста Гражданской войны использование диа- хронических планов в военных плакатах можно рассматривать как прием, опирающийся на то же самое чувство сыновнего долга в поколенческом смысле, поскольку изображение героизма предков должно было вдохновлять нынешнее поколение на аналогичные свершения. Поэтому, хотя фигуры настоящих сыновей и отцов были редки (одним из исключений является плакат Виктора Говоркова «Горжусь сыном!» 1941 года), на символическом уровне это отношение находилось в центре конструирования советского героизма в годы войны [429]. Использование эмблемы матери/Родины во время Великой Отечественной войны хорошо задокументировано, поэтому, конечно же, важно осмыслить последствия этой феминной образности для представлений о маскулинности. Однако не следует упускать из виду тот факт, что на военных плакатах советский солдат был не просто сыном своей матери, а еще и семейным человеком в самом полном смысле этого слова, поскольку отношения между мужчинами и их детьми, а также их родителями (и другими поколениями семьи) использовались с огромным успехом и будут оказывать исключительное влияние на то, как изображалось отцовство после окончания войны.

В 1944 году в разгар использования семейной риторики государство обратилось и к реальным заботам семейной жизни: после того, как война окончится, планировалось ввести новый Семейный кодекс, представлявший собой любопытную смесь прагматизма и идеализма. С учетом ожидаемого увеличения численности незамужних матерей и демографического кризиса, который должен был наступить после окончания войны, был принят ряд мер по повышению уровня рождаемости. Для женщин, имевших более семи детей, был введен статус матери-героини, а для бездетных граждан (каждый неженатый мужчина теперь квалифицировался как бездетный в юридическом смысле) и женатых пар, имевших менее троих детей, были повышены налоги. Тем не менее наряду с этими новыми финансовыми стимулами для деторождения, в статье 20 нового кодекса отменялось право женщины обращаться в суд по поводу установления отцовства и назначения алиментов от мужчины, за которым она не была замужем. Таким образом, к концу войны отцовство было уже не просто биологическим — оно определялось в правовом порядке, так что мужчина больше не был обязан по закону финансово обеспечивать своих внебрачных детей, но в то же время не мог и использовать свое внебрачное потомство для уклонения от налога на «холостяков».

Отсюда возникло довольно парадоксальное представление об отцовстве, поскольку новый кодекс, казалось бы, укреплял традиционную семейную ячейку, стимулируя плодовитый брак, но в то же время обеспечивал материальную выгоду для незамужних матерей и снимал финансовое бремя с мужчин, связанных детьми вне брачных уз.