Владимир Колесов - «Жизнь происходит от слова…»

Поставим вопрос шире: теоретические основы современной науки, включая и методы научного исследования (структурализм, типология, функционализм и пр.) не связаны ли с фундаментальными исследованиями предшествующих периодов? Конечно, связаны. Но ведь и те материалы также были основаны на какой-то теоретической базе, отличающейся от современных теорий. Какая сторона и до каких пределов является теоретической, а какая прикладной – в их общем отношении к предмету исследования?

Поставим точки над «и», коль скоро это имеет отношение к нашей теме.

Позитивизм младограмматиков сменился внешне конкурирующей с ним философией феноменологизма, положенного в основу структурализма. Объективный идеализм младограмматиков сменился субъективным идеализмом структуралистов. О современных «постмодернистских» течениях из осторожности не говорим, поскольку изменился сам стиль научного исследования. То, что прежде именовалось «теорией познания» и что несомненно присутствует в трудах указанных здесь исследователей, сегодня уже не имеет цены и отвергнуто в пользу чисто субъективистских подходов к языку; герменевтика и эпистемология заменили гносеологию, и в этом – печальный итог отчуждения лингвиста от объекта его исследования.

Между тем, с точки зрения логики, в развитии научного знания здесь все ясно. Структурализм как направление и метод – всего лишь одно из проявлений филологии, исторически обусловленное и постепенно нисходящее в узкий диапазон техники исследования. Наши учителя в середине века активно возражали против всякого вообще структуралистского исследования, справедливо полагая, что конечный результат такого исследования минимально содержателен. Действительно, как проявление феноменологизма структурализм стал способом, средством, манерой приближения к сущности явления, достигаемого путем серии исследовательских редукций. Тот самый «эмический» [6]уровень постижения истины в высшей степени обязан именно структурализму как помысленному вторжению в идеальное и концептуальное поверх феноменально явленного. Все понятия и термины типа фонема, лексема, концепт и десятки других выведены в результате такого исследования, и первым феноменологом-структуралистом такого рода был, по собственному его признанию, И. А. Бодуэн де Куртене.

В исторической перспективе развертывания метода видно, что структурализм, в сущности, представлял собою прикладную лингвистику. Судить об этом можно по нескольким следствиям, уже четко проявившимся.

Структуралисты называли себя единственно «настоящими» лингвистами, отрицая за традиционным языкознанием право именоваться лингвистикой. Так, Б. А. Успенский не раз утверждал, что в Петербурге-Ленинграде никогда не было языковедов, «а лингвистика была очень слабой». Никакими этическими принципами не лимитированные высказывания такого рода переводят обсуждение вопроса в другую плоскость, но сами по себе очень характерны. Они показывают, что разграничение теоретического и прикладного в лингвистике может определяться и установками «своей» научной школы (в данном случае – «тартуско-московской», восходящей к достижениям ленинградской филологии), и субъективной позицией исследователя, и даже настроением автора, с утра не хлебнувшего кофе. Парадокс состоит в том, что именно такие «настоящие», или, как они полагают в своих мемуарах, «правильные» лингвисты занимаются сугубо прикладными проблемами современной культурологии, однако (и это верно) на основе тех методов исследования, которые косвенно относятся к языкознанию, выработаны языкознанием, и прежде всего отечественным языкознанием. Достаточно просмотреть сборники тартуских «Трудов по знаковым системам», чтобы убедиться в этом. Подменяя вопрос о предмете и объекте лингвистического исследования вопросом о методе и цели, структуралист отходит от языка как объекта исследования, хотя при этом почему-то продолжает считать себя языковедом.

Ну, и, конечно, отказывая Бодуэну де Куртене, Щербе, Ларину и многим другим в праве называть себя лингвистами ( неофилологами в начале века), такая филология ставит себя «вне закона».

Второе отличие современных методик от традиционно филологических: выдающиеся результаты младограмматиков получены на основе их собственной теории языка, а следствием, как мы видели, стала возможность «снять» с таких результатов впечатляющие концептуальные обобщения. Напротив, структурализм, основанный на этих результатах, никаких новых выходов не дает, он замкнут на самом себе, самодостаточен и вызывает постоянные повторения уже открытого (терминотворчеством, полемикой, саморекламой, иллюстрированием частностей и пр.). Перечитывая классиков структурализма, видишь, что тупик, в который заводят созданные ими концепции, непреодолим в границах их метода. Прикладной характер структурализма не сделал его практически полезным. Это метод, не ставший и теорией, поскольку теория, проверенная практикой, порождает новые цели, новые возможности развития, содержит в себе предпосылки для последующего научного синтеза. Ничего этого здесь нет.