Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

«Мы готовы присоединиться к заключениям газеты, – писал я, – и порадоваться вместе с нею пробуждению истинной сознательности в зарубежных братьях-рабочих, пытающихся проломить между собою и другими народами «китайскую стену» вражды и недоверия, которую ухитряются воздвигать между всеми народами их правительства.

Мы рады приветствовать указанные проявления истинной сознательности среди рабочих еще и потому, что до сих пор «формы пролетарской борьбы» действительно были старыми, а не новыми. Они базировались на старом средстве, средстве всех хищников, на насилии, и не приводили к желанному успеху – освобождению рабочего класса… Рабочие, борясь с правительствами и буржуазией, сами подсовывали им в руки оружие против себя: они выделывали для правительства и буржуазии те самые ружья, пушки, бомбы и удушливые газы, которыми после правительства и буржуазия истребляли рабочих. Рабочие сами поступали в ряды насильников, чиновников и солдат к правительству и буржуазии и своими руками угнетали и, если это было нужно, избивали своих братьев, таких же рабочих. Рабочие потакали всем прихотям и слабостям господствующего класса: выделывали предметы роскоши, поступали к богачам лакеями, сторожами, полицейскими, палачами и т. п., словом, будучи загнаны в государственное рабство, решались на все, только бы получать от богача и от чиновника жалкие гроши на пропитание».

И я доказывал далее, что рабочие являются, таким образом, сами своими поработителями, чего они не понимают, как не понимают и того, что сами они являются хозяевами своего положения.

«Надо было пробудить в себе стыд действовать заодно с поработителями для удушения рабочего класса, надо было перестать быть рабами и, как умели некоторые, умирать с голоду, но не идти в провокаторы, полицейские или палачи, так надо было всем – ни к какому правительству, ни под каким видом и предлогом, не идти в солдаты, не строить для него аэропланов и броненосцев, не выделывать патронов, ружей и пушек, не переправлять эти грузы из одной страны в другую по указанию правительств, – словом, не строить собственными, мозолистыми рабочими руками господства буржуазии и буржуазного, основанного на насилии, – государства!.. Вот где был и есть выход для рабочего класса».

Я проповедовал, в сущности, всеобщую забастовку, – всеобщую забастовку, которая была излюбленной идеей И. М. Трегубова. Конечно, это уже было не «толстовство»: Толстой отвергал и сообщество, и внешние цели для людей, отказывающихся от насилия. Но эта, если можно так выразиться, «непрактичность» толстовского учения, ощущаемая особенно в эпоху великих переворотов, уже не удовлетворяла меня, как она, по-видимому, не удовлетворяла и И. М. Трегубова.

Тут не могу не упомянуть о том, что в глубине души моей жили и, вероятно, подкрепляли мои воззрения блестящие тирады против насилия как метода революционной борьбы и мысли в защиту идеи всеобщей политической и экономической стачки рабочих против реакционных правительств, почерпнутые мною, хоть и не прямо, из сочинений французского социолога и анархо-синдикалиста Жоржа Сореля. Я познакомился с его учением чуть ли еще не в студенческие года (а может быть, описывая библиотеку Толстого после его смерти) по книге русского писателя профессора П. И. Новгородцева «Общественный идеал». Новгородцев уделяет значительное место изложению взглядов Сореля.

Но, сказать правду, в 1920 году я не сознавал еще ни своего отступления от Толстого, ни тождества моих взглядов с тем, что провозглашал Сорель и что проповедовал Трегубов под именем всеобщей забастовки. И только через 10 лет, в 1930 году, издавая в Праге свою брошюру «Толстой, Ленин, Ганди» и присоединяясь в ней к гандистской идее организованного и коллективного пассивного сопротивления правительству колонизаторов-англичан, я уже открыто и сознательно выступил против толстовского индивидуализма и невмешательства в общественную и политическую жизнь и деятельность. Нечего доказывать, что в оба эти периода я исходил в своих действиях из глубокого, искреннего уважения к освободительным идеалам и из бескорыстной преданности интересам трудового народа.

Мне хочется особо отметить еще два выступления со стороны близких к Толстому кругов, связанные с историей Гражданской войны в России. Это, во-первых, «Письмо к англичанам» В. Г. Черткова и, во-вторых, воззвание Трудовой общины-коммуны «Трезвая жизнь» «Ко всем, идущим войной на Россию».