Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Илья Львович смотрит в упор на мать и говорит:

– Откуда ты взяла, мамаша, тринадцать человек детей?! У вас не было тринадцати детей!

– Как не было?!

– Да так и не было!

Но… Софья Андреевна уже поняла и покраснела немножко. В самом деле, она «залепортовалась»: в то время, когда пристраивалась зала, у них со Львом Николаевичем было. только пятеро детей.

Случай характерный!..

Сергей Львович, старший из сыновей Льва Николаевича и Софьи Андреевны и единственный с законченным университетским образованием, приезжал в осиротевшую Ясную Поляну изредка и всегда приносил с собой позитивный и серьезный дух. Он и был позитивист. И либерал. Но при этом – очень добрый и хороший человек. Только – немного резкий на слова, вернее – всегда прямой: и тогда, когда это было нужно и удобно, и когда, наоборот, это было неудобно и неприятно для других. Также и для Софьи Андреевны, которая обычно робела в присутствии старшего сына, к тому же привязанного к памяти отца глубокой, безусловной, нерушимой любовью. Сергей Львович становился мягче, когда садился за рояль. И в дни его приездов рояль всегда гремел и разливался. Кто имел голос, должен был при этом петь. Имею в виду главным образом… себя самого.

Встречаясь с братьями, Сергей Львович обычно сталкивался с ними на политической почве. Он возмущался неумелым ведением войны и видел, что правительство влечет народ в бездну.

– Великий князь Николай Михайлович [77], – рассказывал он, – сидит в своем углу, ото всех в стороне, и критически расценивает наших полководцев и министров. Николая Николаевича (верховного главнокомандующего) и других военачальников он называет: «борзятники». И действительно, борзятники!..

– Ты все внушаешь сыну, – говорил Сергей Львович брату Льву, – быть министром! Но быть министром – это значит быть подлецом! Да потому, что теперь это так и не может быть иначе. По крайней мере, за последние лет тридцать.

Разговор происходил летом 1916 года.

Когда же один из присутствующих родственников (молодой Кузминский) заметил, что каждый неосторожный шаг царя или великих князей используется революционерами для пропаганды, Сергей Львович гневно отпарировал:

– Нет, это пора оставить: защищать царскую фамилию!..

Непривычны были такие речи в аристократическом кругу. Конечно, тут сказывался и страх помещика перед надвигающейся революцией.

– Они машут перед народом красным флагом, дразнят его, – говорил Сергей Львович по поводу назначения Штюрмера министром иностранных дел и объявления новой мобилизации во время уборки хлеба.

На это, в самом деле, и возражать было трудно – хотя бы и Андрею со Львом.

Однажды за обедом стали бранить евреев.

– Все-таки я немцев еще больше не люблю, чем евреев, – заметил Лев Львович.

– Оба народа – очень хороши, – возразил Сергей Львович, благодушно прислушивавшийся к разговору и до сих пор не вмешивавшийся в него, – немцы дали Бетховена, Шумана, Гёте, евреи – Исаию, Христа.

Мне тогда очень понравилось это заявление.

– Вполне согласен с Сергеем Львовичем! – вставил и я свое слово.

– Ну конечно! – с оттенком дружеской иронии промолвила, улыбнувшись, Татьяна Львовна.

28 июня 1913 года Сергею Львовичу исполнилось 50 лет. По этому поводу он пригласил мать на два-три дня в свое имение Никольское-Вяземское Чернского уезда Тульской губернии. Я должен был сопровождать Софью Андреевну.

Кстати, 28 – Толстовское число. Оно и не могло быть не Толстовским, раз Лев Николаевич родился 28 августа 1828 года! И вот – подите! – и старший сын Льва Толстого родился тоже 28 числа. А как это было? Об этом рассказывала Софья Андреевна. Оказывается, Лев Николаевич, считавшийся с 28, как с «своим» числом, приходил к рожавшей жене ночью и уговаривал ее:

– Погоди, душечка, рожать: еще нет двадцать восьмого!

В 4 часа утра 28-го Софья Андреевна разрешилась от бремени.

Никольское-Вяземское принадлежало когда-то брату Л. Н. Толстого Николеньке, умершему от чахотки в Гиере, во Франции. Сергей Львович получил это имение при прижизненном разделе Львом Толстым, новым «королем Лиром», всего своего имущества между законными наследниками в 1892 году. Ехать в Никольское надо было сначала по железной дороге, а потом на лошадях, проселками. Лошадей Сергей Львович на станцию не выслал, так как Софья Андреевна не дала ему твердой надежды на приезд, и мы ехали с избалованной яснополянским комфортом графиней в старенькой, облезлой и дребезжащей всеми своими частями извозчичьей пролетке, запряженной парой разномастных низкорослых коньков без всяких признаков «кровей». Но стояло лето, и в полях, еще не скошенных, было так чудесно, хлеба, трава, скромные наши русские цветы так очаровательно бежали непрерывной полосой около нашего экипажа, так хорошо все это пахло, так весело стрекотали кузнечики и дали были такие прелестные, что и я, молодой, и пожилая моя спутница наслаждались одинаково.