Коллектив авторов - Urban commons. Городские сообщества за пределами государства и рынка [litres]

От подобных примеров впадаешь в состояние между недоверием и головокружением; тем не менее важно помнить: мертвые не всегда сдавались без боя. Стремление защитить павших от власть имущих обнаруживается в актах противодействия коммеморации. История рада уступить место под софитами тем, кто защищал тела павших родственников. Историк Руфь Ричардсон напоминает нам, что в конце георгианской эпохи рабочие Англии организовывали протестные группы, оберегавшие тела недавно скончавшихся близких от кладбищенских воришек, перепродававших трупы в анатомические классы – это беспринципное занятие Руфь нарекает «безжалостным примером свободного рынка (free trade)» 710 710 Ruth Richardson, Death, Dissection, and the Destitute (Chicago: University of Chicago Press, 2000), 90. .

Упомянутые сообщества создавали своего рода Лиги защиты кладбищ и часто выступали с протестами против анатомических кружков и других инициатив. Согласно Ричардсон, их самоорганизацию поддерживали мысли о том, что воришки «были агентами социальной несправедливости, и их торговля трупами делала посмешищем те значения и ценности, что были заложенны в традиционной похоронной культуре». Более того, поскольку «похитители тел» часто принадлежали к тому же классу, что и их жертвы, получалось, что они «предавали самые сильные традиции собственного класса, выбирая путь ошеломительной в своей беспринципности торговли человеческой плотью» 711 711 Ibid. . Рассказывая о выступлении против анатомического кружка, проходившем в Абердине в январе 1832 года, Ричардсон пишет:

Люди быстро стянулись и ворвались в школу <���…> Зеваки поддерживали ободряющими криками тех, кто был внутри и пытался поджечь здание. Часть бунтовщиков прорвалась к дальней стене и начала атаку – они одновременно разламывали фундамент и разрушали структуру; вскоре стена обрушилась, а здание заполыхало <���…> К восьми школа была уничтожена, а к десяти вечера город погрузился в спокойствие 712 712 Ibid., 91. .

Физическая материальность подобной борьбы, указывающая современным читателям на критическую значимость мертвых в создании образов справедливости, по-своему обнадеживает. В то же время эта борьба показывает, с какой простотой мертвых низводят до статуса тел. Тем не менее важно помнить: фундамент плотины Гувера устлан мертвецами, телесность которых не так уж важна. И конечно, противодействие кладбищенским воришкам не исчерпывает проблему привязанности мертвых к культурной сокровищнице, по которой гуляет их призрачное эхо. Расценивать тела в их физической, воплощенной явленности – легче легкого. Но социальные отношения также имеют конкретное воплощение. Тем не менее они транслокальны и транстемпоральны, и в силу того их сложнее воспринимать напрямую. Как и в иных случаях, принуждающих нас отступать к мифологемам (когда мы не можем заполнить разрыв между чувственно схватываемым и утверждаемым), битва за некрополь смещается в пространство образов желаемого.

Согласно Беньямину, образы желаемого появляются тогда, когда предвосхищение будущего обуславливается прошлым, обещания которого все еще не выполнены:

Во сне, в котором перед глазами каждой эпохи проявляются образы грядущих поколений, последние являются в связке с доисторическими картинами бесклассового общества. Сокрытость этой образности <���…> смешивается с новым и создает утопию, следы которой проступают в тысячах жизненных конфигураций: от возведенных зданий до преходящей моды 713 713 Walter Benjamin, Reflections (New York: Schocken Books, 1978), 148. .

Пытаясь выявить взаимосвязь образа желаемого и совместностей, следует помнить о недавнем поветрии, захватившем кофейни, открывающиеся в джентрифицированных районах: они упорядочивают свои залы вокруг большого общего стола, игнорируя малые столики. Этот стол (который иногда называют harvest table, стол для сбора урожая) расценивается как инструмент, обогащающий опыт посещения: он призывает посетителей к совместному времяпрепровождению, немыслимому без этого стола. Для владельцев это многое значит: обещание общности не только делает привлекательнее потребляемый продукт, но и позволяет приумножить число посетителей, совершающих покупки.

Конечно, мы можем проклинать хипстеров с чашками кофе за их стремление обрести общность посредством рынка (и мы можем проклинать их за привязанность к джентрификации, которая является одной из форм огораживания) – но важнее заметить, что проблема кроется не в их желании как таковом, а в неспособности воплотить его в соответствии с представляемым образом. В то же время небольшой очерк современных нравов покажет, что поиски сообщества (и даже революционных альянсов) в уголках кофеен – не такое уж нелепое занятие.