Константин Богданов - О крокодилах в России. Очерки из истории заимствований и экзотизмов

В истории русской культуры конфликтное противопоставление рефлексивных (и вместе с тем социальных и культурных) практик адаптации инокультурных ценностей хрестоматийно и обоснованно иллюстрируется эпохой петровского правления. Экзотизмы проникают в русский язык, конечно, задолго до Петра, но именно Петровская эпоха ознаменовала идеологически поощряемую «доместикацию» инокультурных и иноязычных заимствований. Декларируемая Петром переориентация России на культурный опыт Западной Европы непосредственно выразилась в расширении зоны языкового контакта 62 62 Кипарский В. Проникновение элементов западноевропейской лексики в русский язык ХVII – XVIII вв. // Славянские культуры в эпоху формирования и развития славянских наций ХVIII – XIX вв. Материалы международной конференции ЮНЕСКО. М., 1978. С. 125. , внедрении в русскую речь многочисленных неологизмов, в активном использовании синонимии и полисемии 63 63 Иссерлин Е. М. Из истории русской синонимии // Сборник трудов Московского заочного полиграфического института. 1956. Вып. 4. С. 175 – 190; Иссерлин Е. М. Лексика русского литературного языка второй половины XVII в. (По материалам переводных и других памятников «среднего стиля»). Л., 1961; Бабаева Е. А. История русской лингвистической мысли в начале XVIII века и языковая практика Петровской эпохи (АКО). М., 1989. . Русская транслитерация французского слова «экзотический» (exotique) войдет в словоупотребление только в середине XIX века 64 64 В словарях впервые в: Полный словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. СПб., 1861. С. 561 («экзотический»). Существительное «экзотика» появилось в русском языке значительно позже прилагательное «экзотический»; так, еще у Даля есть слово «экзотический» («чуже/ино/земный, изъ жарких стран»), но отсутствует «экзотика» ( Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1989. Т. IV. С. 253). , но количество слов-экзотизмов, проникающих в русский язык начиная с Петровской эпохи, в лексикографическом отношении выражается в экстенсивных показателях 65 65 Смирнов Н. А. Западное влияние на русский язык в Петровскую эпоху // Сб. Отделения русского языка и словесности Императорской академии наук. Т. LXXXVIII. № 2. СПб., 1910; Hüttl-Worth G. Foreign Words in Russian. A Historical Sketch, 1550 – 1800. Berkeley; Los Angeles, 1963. C м. также: Dietze J. Frequenzwörterbuch der russische Schriftsprache des 18. Jahrhunderts. Die Sprache der Wissenschaft und der Publizistik. Hildelsheim et al.: Georg Olms, 1997; Мальцева И. М. Локализмы в Словаре Академии Российской // Словари и словарное дело в России XVIII в. С. 102 – 117; Вомперский В. П. Словари XVIII века. М., 1986. . История языковых заимствований (в частности, экзотизмов), хлынувших в Россию со времен Петра, имеет при этом непосредственное отношение к истории русской культуры. Объясняя причины и характер языковых заимствований и бытовых новшеств Петровской эпохи, исследователи привычно указывают на практические обстоятельства – расширение сфер специального знания, «открытый» характер внешней политики России начала XVIII века; однако не меньшего внимания в указанном контексте заслуживают и те социально-психологические факторы, которые оправдывали в глазах современников Петра нехарактерное для предшествующей поры отношение к инокультурному импорту. Нелишне заметить, что само соотношение «слов и дел» было в данном случае взаимодополнительным: словарные новшества влекли за собою вневербальные – визуальные, ольфакторные, проксемические – предпочтения, и наоборот 66 66 Zakharine D. Von Angesichts zu Angesicht. Der Wandel direkter Kommunikation in der ost– und westeuropaischen Neuzeit. Konstanz: UVK Verlagsgesellschaft mbH, 2005. . Ввиду этого лексикографические наблюдения по необходимости требуют своего пояснения в контексте антропологического анализа, сфокусированного на социальных, а в широком смысле – на поведенческих практиках, мотивирующих использование в общественном дискурсе новых слов и новых значений.

Языковые заимствования результируют процесс освоения нового и подражание чужому, соответствуя поведенческим тактикам ориентации и адаптации. На языке психологии описание таких тактик, демонстрирующих «поисковую активность» субъекта или социальной группы, принято связывать с фактором любопытства 67 67 Ротенберг В. С., Аршавский В. В. Поисковая активность и адаптация. М., 1984. О психо-физических механизмах любопытства см. сборник статей, подытоживающих экспериментальные наблюдения: Curiosity and Exploration / Ed. H. Keller, K. Schneider, B. Henderson. Berlin; Heidelberg et al.: Springer, 1994 . В терминах психофизиологии экспериментально удостоверяемая тяга человека к новому и неизвестному истолковывается как универсальная составляющая, но вместе с тем известно, что стремление человека к «поиску» поведенчески контрастирует с его же стремлением оставаться в пределах безопасной территории, в границах уже сформированного им «я» 68 68 Houston J. P., Mednick S. A. Creativity and the need for novelty // Journal of Abnormal and Social Psychology. Vol. 66 (1963). P. 137 – 144. Cемиотическая взаимосвязь персональной (само)идентификации и места доказывается и собственно этимологичеcким анализом древнейших индоевропейских слов, обозначающих личные местоимения. В свое время К. Бругман указывал на несомненную в индоевропейских языках связь, существующую между словами ich – «я» и hier – «здесь»: из индоевропейского корня «gho» через прибавление указательной частицы «ce» или «ke» → «heke» или «hoke» (древнеиталийское «hake», латинское «hic» – здесь), и из того же корня лат. «ego» – я ( Brugmann K. Die Demonstrativpronomina der indogermanischen Sprachen // Abhandlungen der sächsischen Geschichte der Wissenschaft. 1904. Bd. 22). . Академик И. Павлов писал в этой связи о парадоксальности характеризующего человека с рождения «ориентировочного рефлекса»: освоение своего семиотического пространства требует определения его границ, но тем самым обязывает к реальному или воображаемому представлению о том, что этому пространству противостоит 69 69 Павлов И. П. Полное собрание сочинений. М.; Л., 1951. Т. 4. С. 27 и след.; Кочубей Б. И. Об определении понятия ориентировочной реакции у человека // Вопросы психологии. 1979. № 3. С. 35 – 46. О функции речи в фазе ориентации: Давыдов В. В. Анализ структуры мыслительного акта. Сообщение 1 // Доклады АПН РСФСР. 1960. № 2. . Ясно, что применительно к обществу выбор рефлексивно оправданных в этих случаях тактик поведения предопределяется не только индивидуальной психофизиологией конкретных людей, составляющих социальную группу с атрибутируемой к ней культурой, но и идеологией, фиксирующей альтернативу между поведенческими (а значит, и коммуникативными) практиками (само)изоляции, интервенции и взаимодействия 70 70 Ср.: Lefebvre V. A. The Fundamental Structures of Human Reflexion. New York, 1990. . С точки зрения идеологических аспектов соответствующего выбора любопытство оказывается понятием, само истолкование которого должно учитывать превратности исторической психологии, демонстрирующей характерную амплитуду оценочной рецепции между панегириком и филиппикой.