Борис Дубин - Очерки по социологии культуры [сборник статей]

Отмечу, что к этой модели свелась сегодня в абсолютном большинстве случаев и литературно-критическая рефлексия со стороны наиболее подготовленных групп: рецензии на литературные новинки в газетах и журналах, особенно — «глянцевых», фактически выглядят чем-то средним между издательской аннотацией и бесплатной рекламой издательской продукции. Насколько можно судить, «власть канала», то есть определяющая роль организации, возобладала и здесь: ведущей инстанцией литературных коммуникаций стало сейчас издательство, центральной фигурой — издатель как саморекламист.

Habermas J. The Structural Transformation of the Public Sphere. Cambridge, 1989 (первое нем. изд. — 1962).

«Между» индивидуальным зрителем и миром значений, помеченных как всеобщие, в данном случае находится малая группа, семья (преобладающая часть россиян, как уже говорилось, смотрит телепередачи вместе с семьей, а самый дорогой и семейный праздник — Новый год — проходит при телевизоре, не выключающемся ни на секунду), а также техническое устройство включения-переключения, дающее зрителю иллюзию «управления» информационным потоком и, соответственно, впечатление, что он владеет собой, чувство своей «самости». В структуре коммуникации можно представить оба эти элемента как своего рода адаптеры, особые устройства, условные барьеры, опосредующие и смягчающие для индивида его подключение к определенному уровню и плану значений, а именно к массовым образцам. Они демпфируют чувство односторонней зависимости от телевидения, снимают у зрителя ощущение социальной и технической отчужденности от информации, ее отдаленности, безадресности и проч. 40 % из опрошенных в 2000 г. горожан заявили, что именно они решают, какую передачу смотреть, и еще 17 % — что решение об этом принимается совместно (10 % в этом случае подчиняются своим супругам, а молодые — еще в 7 % случаев — взрослым). За приведенными цифрами — субъективное чувство уверенной ориентировки зрителя в мире телекоммуникаций (в строгом смысле слова, ничего не говорящее о фактическом распределении интересов и авторитета в семье или о реальном просмотре). Речь о другом. Сегодняшнее телесмотрение — высокоупорядоченное и согласованное, нормативно отрегулированное занятие, когда образ мира и порядок его предъявления организованы и заданы анонимными другими извне, из коммуникативных центров общества, центров его власти.

Набор подсказок в исследованиях совпадал не полностью, некоторые позиции приравнены с известной мерой условности.

Некоторые исследователи говорят в этой связи о «функции барда» («bardic function») и считают ее для телевидения основной; см.: Fiske J., Hartley J. Reading Television. L., 1978. P. 85–100.

Собственно говоря, такова формула сценической реальности в драме Нового времени, см. об этом: Szondi P. Theory of the Modern Drama. Minneapolis, 1987 (первым изданием книга вышла по-немецки в 1956 г., неоднократно переиздавалась, давно переведена на большинство развитых языков мира). Напомню, что «драма» для П. Сонди здесь — это драма именно модерной эпохи, и только.

C м.: Fiske J., Hartley J. Op. cit. Р. 159–170. Видимо, все это ограничивает возможности субъективного выражения на телевидении: пределы его задают основополагающие — по крайней мере для современного телевидения и, опять-таки, в сравнении с современной же литературой или кино — принципы документализма, полемичности (интерсубъективности) и анонимности в конструкции, репродукции и восприятии телевизионной реальности. А это, соответственно, ограничивает и возможности глубокой, последовательной дифференциации каналов, кроме как по тематическому принципу или прямому социальному масштабу вещания, размеру и характеру одновременной аудитории. Ведущий — не автор. Дело не только в том, что он представляет организацию, но и в характере его взаимодействия с другими участниками передачи, в его отношении к тексту и адресату сообщения. Между тем реальная и крайне динамичная дифференциация, например, в литературе и литературной культуре началась лишь с признанием основополагающего принципа автора — «вокруг» него как культурной инстанции, социальной фигуры, правового субъекта и т. д. Впрочем, это, конечно, вопрос для обсуждения и дальнейших исследований.

О смысловой конструкции и социальном значении ностальгии см.: Davis F. Yearning for Yesterday: A Sociology of Nostalgia. N.Y., 1979; The Imagined Past: History and Nostalgia. Manchester; N.Y., 1989; Nostalgia: Storia di un sentimento. Milano, 1992.