Розалинда Краус - Переизобретение средства*

лишены этого диегетического горизонта, то неподвижное усваивает его не потому, что является «образцом, извлеченным из субстанции фильма», но скорее в силу того, что неподвижное есть фрагмент какого-то второго текста, каковой надлежит уже читать вертикально. Это прочтение, открытое игре пермутаций означающего, устанавливает то, что Барт называет «ложным строем, который допускает превращение чистой серии, алеаторной комбинации… и достижение какой-то структурации, которая выскальзывает изнутри» («ТМ», р. 64). Именно игру пермутаций хочет он теоретически осмыслить 15 .

Можно было бы посчитать, что такой фильм, как La Jetйe Криса Маркера, полностью смонтированный из неподвижных стоп-кадров, предлагает конкретный случай подобнойтеории на практике. Потому что суть La Jetйe — это постановка заключительной картинки фильма, — когда герой видит себя самого в невозможно остановленный, обездвиженный момент собственной смерти — как видение, к которому можноподготовить средствами нарратива, но окончательное осознание которого возможно лишь в виде взрывного статичного «стоп-кадра». Но при всей своей сосредоточенности на неподвижности La Jetйe выказывает интенсивную нарратив-ность. Разворачивая перед зрителем череду, как выясняется, обратных кадров — образов памяти, каждый из которых понимается как выхваченный из потока времени и замедленныйдо полной остановки, — La Jetйe медленно, но неуклонно движется к моменту, как оказывается, повторения и объяснения едва понятного вначале мимолетного кадра гибели героя, которым фильм открывается.

Конечно, это примечательное влечение к развязке можно было бы назвать желанием выразить суть фильма как такового в терминах того рамочного момента любого кино, когда на почерневшем экране неподвижновисит «Конец», являя собой апофеоз нарратива, понятого как производство всеобъемлющей, всеобъясняющей структурысмысла.

По контрасту с этим, многие работы Коулмена показывают окончания в форме актеров, построенных как бы для последнего выхода к занавесу — в «Живых и мнимо мертвых» мы только и видим что подобное построение, длящееся сорок пять минут, — хотя поскольку таковые постоянно ставятся по-новомув рамках конкретных работ, как финальность без завершения, они подчеркивают неподвижность самих слайдов и вместес тем включают образ последнего занавеса в то, что Барт назвал пермутирующей игрой отношения неподвижного кадра к диегетическому горизонту последовательности. Действительно,«Живые и мнимо мертвые» Коулмена целиком построены на идее пермутации, так как демонстрируемая здесь линейнаягруппа сериализованных персонажей (собранная на основе алфавитной последовательности: Аббакс, Боррас, Капакс и т.д.)на протяжении всей работы не делает ничего, кроме как перестраивается, меняясь местами, образуя различные загадочные комбинации, но сохраняя постоянное, подчеркнуто горизонтальное построение.

В творчестве Коулмена диегетический горизонт не только отмечается голым фактом самой фотографической последовательности, но и кодируется, далее, в индивидуальных изображениях ощущением, сообщаемым многими из них, что они оформлены иными типами нарративных носителей, конкретней всего фотороманом. И действительно, именно этот ресурс, эту наиболее деградировавшую форму массовой «литературы» — комиксы для взрослых — Коулмен затем использует для преображения физического суппорта диафильмав полностью артикулированное и формально рефлексивное состояние того, что в конечном итоге могло бы быть названо средством .

Ведь Коулмен в самой грамматике фоторомана находит нечто такое, что может быть развито в виде художественнойконвенции, нечто вырастающее из природы материального суппорта работы и в то же время заряжающее эту материальность выразительностью. Этот элемент, который я буду называть двойной стойкой (face-out), есть особого рода расстановка, находимая в каждой сцене истории (в фоторомане или, отвлекшись от фотографии, в комиксе), особенно при драматическом столкновении двух персонажей. В кино такая конфронтация трактовалась бы при помощи нарезки точек зрения — камера поворачивается от одного собеседника к другому, переплетая высказанное и реакцию. Но книга с неподвижными картинками не может позволить себе подобнойроскоши и должна жертвовать натурализмом ради эффективности, поскольку умножение снимков, необходимое для переключения от одного персонажа к другому, до бесконечности затянуло бы развитие истории. Поэтому реакция совмещается в одном снимке с подстрекнувшим к ней действием, такчто оба персонажа показываются вместе, подстрекатель где-то на заднем плане, наблюдающий за реагирующим, который в принципе занимает передний план, но при этом, будучи повернут спиной к собеседнику, смотрит вперед из кадра. Так вот,если исходный снимок и картинка реакции проецируются на один-единственный кадр, то и в фоторомане и в комиксахмы обнаруживаем, что в моменты высочайшего эмоционального напряжения упомянутая двойная стойка изображает диалог в маньеристском духе, поскольку один из двух участников не смотрит на другого.