Йозеф Томан: Калигула, или После нас хоть потоп

Луций переводит взгляд с одного на другого. Он не в силах ни слова вытянуть из них. Стоит спросить об императоре или о Риме, как они уводят разговор в сторону, уклоняются, будто запрещено не только говорить о Тиберии и Риме, но и думать о них. Беседа иссякла, стали возникать тягостные паузы.

Трапеза окончена. Дряхлый Коммод откланялся и ушел. Ушла и жена Арривия.

Арривий остался наедине с гостем, неуверенный, обеспокоенный. Не желает ли Луций позвать эту четверку актеров? Они бы развлекли его. Нет, нет. Здесь так покойно. У тебя удивительные, прекрасные статуи, Арривий. Твоя Артемида просто изумительна. А каков возница? А кто этот человек с лысым черепом?

-- Мой дед, консул Гней Арривий.

-- Он напоминает Катона-младшего, -- задумчиво произносит Луций.

-- Катон, кажется, принадлежал к твоему роду, мой Луций?

-- Да. Это мой прадед. Он был сотворен из камня, а не из плоти.

Арривий вспомнил: после сражения при Тапсе, в котором Юлий Цезарь разгромил Катона и республиканцев, Катон пронзил себя мечом, чтобы не жить дольше, чем республика, которой он был предан всем своим существом.

Арривий отважился:

-- Твой род, мой Луций, был гордостью республики.

О боги, какое пламя вспыхнуло в глазах молодого человека!

-- Твой дед еще видел славу республики, твой отец...

-- Ну, договаривай, мой дорогой хозяин, -- улыбнулся Луций. -- Ведь мы здесь одни.

"Ах так, вот ты и попался, -- подумал дуумвир, -- за отцом идешь; ты республиканец в душе, хотя и солдат императора".

Луций зорко следил за лицом Арривия. Нет, нет, это не наш человек, это преданный слуга императора.

-- И я, господин мой, и я, -- шептал Арривий, -- я тоже держусь тех же мыслей...

"Ах, забавник, ты хочешь обмануть меня, -- подумал Луций. -- Но я вижу тебя насквозь и так просто не попадусь". И в Луций заговорил дипломат.

-- Да почиет благословение богов на нашем императоре. Тиберий -просвещенный правитель. Он укрепил империю. Дал ей железный закон. Мир, водворенный Августом, упрочается. Лучше воевать головой, чем проливать кровь сынов Рима.

Арривий пришел в ужас. Какой поворот! Под таким напором не устоять человеку, привыкшему мыслить лишь в скромных масштабах провинции. Арривий покорился. Он шумно перевел дыхание и, хочешь не хочешь, раскрыл противнику карты:

-- Воистину так, господин мой. Благодарение бессмертным богам! Любое изменение принесло бы вред...

Луций поднялся. Ему незачем терять времени с этим императорским слугой. Искренняя благодарность за угощение, оно было великолепно, благодарность за еще более великолепное общество, но он утомлен, долгий путь, радушный хозяин поймет и простит...

2

Фарс -- наша жизнь, но иногда

И ваша тоже, господа.

Пусть тот, кто жил среди обид,

Снося насилье и угрозы,

И счастлив был, смеясь сквозь слезы,

Пусть тот молчит.

А нам, чьи помыслы чисты

И души веселы, хоть животы пусты,

Нам нечего таить, и в этом наша сила:

Ведь мы живем затем,

чтоб вам не тошно было.

Всех веселить, всех развлекать -

без исключенья -

Таков, друзья, удел шутов,

их назначенье...

А что до ворчунов, свой век влачащих

тяжко,

То, коль им смех не в смех,

Пусть хватит их кондрашка!

[Стихи автора в переводе И. Мазнина.]

Голос Фабия Скавра, который на сиракузской набережной был мягок и вкрадчив, теперь на корабле показался Луцию резким, грубым, злым. Фабий в пурпурной тунике, перехваченной широким поясом, перечислял достоинства актеров своей труппы так, что все девять муз покраснели бы от зависти. Потом представил их публике, кружком расположившейся на палубе.

Ну а теперь, без лишних слов,

Своих товарищей представить я готов.

Вот -- плут Лукрин. Его цветущий вид

Вам ясно говорит, что прямо с потрохами

Он может съесть и нас,

и судно вместе с нами.

А это -- скряга Грав, готовый удавиться

За каждый асс... А эта молодица -

Волюмния. Хозяйка наша. Всех

Прошу похлопать ей за будущий успех:

Поскольку, вам скажу, ее подвластны воле

И роли юных дев, и старых сводниц роли...

Меня же -- Фабием зовут.

Я в труппе этой -- старшим.

Хоть пустомеля я и враль,

я весь к услугам вашим.

Зрители расхохотались. "Пустозвон", -- подумал Луций, наблюдая за Фабием. А в это время толстуха Волюмния, втиснутая в желтую тунику, жеманно раскланивалась на все стороны.

Как видите, немало нас прошло

здесь перед вами.

Фарс -- наша жизнь: об этом вы,

надеюсь я, едва ли

Забыли, но не лишне мне все это повторить,