Иван Солоневич - Великая фальшивка февраля

Знал это и Герцен: в некоторые светлые минуты своей жизни он проговаривался о будущем царстве социализма. Знали это и Лесков, и Столыпин, и Менделеев, и Павлов. Все это знали все первые мозги России. Знали все это и ее последние свинопасы. Ничего этого не знал ни один русский профессор философии, истории, литературы, черной магии и красной магии. Если у вас есть возможность где-нибудь разыскать труды нашего покойного светоча общественных наук профессора Новгородцева [23] – найдите, прочитайте и подумайте: это есть сплошной идиотизм. Профессор Новгородцев в 1916 году закончил свой пудовый «труд», где черным по белому было доказано, что социализм умирает, – труд был выпущен в свет уже после русской революции. Но и это бы еще ничего. В 1922 году, уже в эмиграции, этот труд был переиздан, и в предисловии к эмигрантскому изданию наш маститый ученый гордо подтверждает научность своих методов и точность своих предсказаний: социализм умирает. А в 1922 году Европа была социалистической сплошь. Если вы вспомните пророчества и деяния профессора Милюкова, то, оставаясь на почве прозаической реальности и называя вещи своими именами, вы едва ли найдете для его пророчеств и деяний более подходящий термин, чем тот же идиотизм. Если вы соберете в некое целое прогнозы эмигрантской профессуры об эволюции советской власти – то вы, вероятно, согласитесь с моим кощунственным выводом: в области «общественных отношений» никто не говорил и не делал больше глупостей, чем профессура общественных наук… Так было – так будет.

Теперь поставим вопрос в несколько другой плоскости. Свои диагнозы и прогнозы Лев Толстой сделал и в те годы, когда русское самодержавие травили со всех сторон. И когда он сам, Лев Толстой, только что выпустил свое знаменитое «Не могу молчать». Вопрос заключается в следующем: почему вот обо всем этом Лев Толстой все-таки смог промолчать? Его настоящие мысли о самодержавии, конституции, революции и погромах были зафиксированы только в «Яснополянских записках», в, так сказать, стенгазете Ясной Поляны – в печати они опубликованы не были. Представьте себе гипотетический случай: в те годы, когда на самодержавие выливали всю грязь, какая только залежалась на профессорских кафедрах, партийных митингах, газетных фельетонах, в сумасшедших домах интеллигентских вечеринок и в публичных домах прогрессивной печати – вот выступает «голос мировой совести» и говорит то, что знает: что народ стоит за самодержавие и против констит уции; что самодержавие стоит за народ, а не за помещиков; что никаких погромов самодержавие не устраивало; что гибель самодержавия приведет к керенщине «болтунов-адвокатов» и к террору «Маратов и Робеспьеров», – то, как вы думаете, какой резонанс имел бы «голос мировой совести» в тогдашнем, еще не совсем социализированном мире?

Но когда дело коснулось «самодержавия» – «голос мировой совести» набрал полный рот воды. Голос мировой совести был возмущен неравноправием индусов в Южной Африке, но не издал ни одного звука против неравноправия русского крестьянства в России. Голос мировой совести занимался всякими поисками всяческих «правд», но правды о России он не сказал. А ведь он эту правду знал с такой степенью точности, как, может быть, никто другой. И никто другой не предсказал дальнейшего хода конституционных и революционных событий с такой степенью краткости и яркости, с какой предсказал это Лев Толстой. Но обо всем этом Лев Толстой «мог молчать». И – промолчал.

Какая-то часть читателей «Нашей страны» училась в наших довоенных университетах, о которых В. Розанов выражался так непочтительно и даже непечатно. В этих непечатных университетах нам преподавали: Милюковы, Новгородцевы, Устряловы [24], Туган-Барановские [25], Ивановы-Разумники – и наполняли наши головы тем вздором, который, как мне кажется, сейчас должен быть бы совершенно очевидным для всякого нормального человека. Кто – в наших университетах – познакомил нас с истинно страшной сводкой предупреждений и предсказаний всех первых мозгов России – от Карамзина до Розанова? От Ломоносова до Менделеева? От Лермонтова до Блока? Ведь дело шло о жизни и смерти: «сгибнет четверть вас от глада, мора и меча». Четверть – по крайней мере четверть – уже «сгибла». Сколько сгибнет еще? И какие новые профессора появятся еще на нашем кровавом горизонте – с новыми пророчествами о новом невыразимо прекрасном будущем, о новой великой и бескровной революции, о перевоспитании кое-как оставшихся русских людей по самым научным основам самого-самого нового «изма»?