Иван Солоневич - Великая фальшивка февраля

А может быть, и в самом деле ничему не научили?

О самодержавии:

если спросите у русского народа, чего он хочет: самодержавия или конституции, то 90 процентов его вам ответит, что они за самодержавие, то есть за ту форму правления, с которой свыклись. народ ждет, что царь, как отнял у помещиков крепостных, так отнимет у них и землю. если же будет конституция и у власти станут болтуны-адвокаты, живодеры и прогоревшие помещики, то он скажет, что земли ему не получить (Яснополянские записки. Т. 1. С. 85).

О конституции:

Так и у нас (как во Франции. – И. С. ) конституция не будет содействовать уменьшению насилия, а скорее увеличению его (Там же. Т. 1. С. 85).

О революции:

если была бы революция, то выдвинулись бы такие люди, как Марат и Робеспьер, и было бы еще хуже, чем теперь (Там же. Т. 1. С. 86).

О погромах:

они (черная сотня. – И. С. ) противодействуют насильственному разрушению существующего порядка. не верю, что полиция подстрекает народ. Это и о Кишиневе и о Баку говорили. Это грубое выражение воли народа. народ видит насилие революционной молодежи и противодействует ей, а ей нужны волнения (Голос минувшего. III, 26).

И, наконец, о расстреле гапоновской рабочей демонстрации на площади Зимнего дворца 9 января 1905 года:

Царская власть – это известное учреждение, как и церковь, куда не пускают собак. К царю можно обращаться по известным, строго определенным формам. все равно как во время богослужения нельзя спорить со священником, так и всякое обращение к царю, помимо установленного, недопустимо. Как же он будет принимать рабочих электрического завода? После них придут депутаты приказчиков, потом «Московских ведомостей» и т. д. Царь не может выслушивать представителей петербургских рабочих (Яснополянские записки. Т. 1. С. 81).

В предыдущем номере «Нашей страны» были приведены мысли Льва Толстого о самодержавии, конституции и погромах. О философии Льва Толстого можно придерживаться самых разнообразных точек зрения. Но сейчас, после конституции и революции, никто в мире не может оспаривать истинно потрясающей точности толстовских пророчеств. В самом деле: была конституция. И у власти стали: «болтуны и адвокаты» (Керенский), живодеры (Терещенко [21]), «прогоревшие помещики» (князь Львов [22]) и, наконец, «такие люди, как Марат и Робеспьер» (Ленин и Троцкий). И народ «земли не получил» – от него отняли и ту, которая у него была.

Об общественной стороне деятельности Льва Толстого можно придерживаться самых разнообразных точек зрения. Есть точка зрения, которая считает Льва Толстого «голосом мировой совести». Были и другие: продался-де человек масонам. Теоретически мыслима и третья: Лев Толстой в свое время занимал на литературно-общественном рынке то же место, какое сейчас занимает Бернард Шоу. Интересно было бы знать: какие мысли записывает Бернард Шоу «не для печати»? Может быть, и он понимает действительность несколько иначе, чем это сформулировано в его печатных выступлениях? Может быть, и у него где-то записаны пророчества о будущем английского пролетариата под славным водительством английской рабочей партии? Очень многие великие люди мира сего действуют почти по евангельскому завету: Богу – Богово, карманное – в карман. Лев Толстой знал, чем кончится наша конституция и наша революция, – сейчас в этом не может быть никакого сомнения. Он знал, что девяносто процентов русского народа стояло за самодержавие – и не только против республики, но даже и против конституции. Лев Толстой знал, почему именно эти девяносто процентов стоят за самодержавие, ибо эти девяносто процентов знали, что «царь, как отнял у помещиков крепостных, так отнимет у них и землю», то есть что «самодержавие» – и в глазах девяноста процентов народа и в глазах самого Толстого – стояло за народ, а не за «помещиков и фабрикантов». Все это Лев Толстой знал.

Знал это не он один. Это знали, я бы сказал, все разумные люди России. Это, по толстовской статистике, знало все крестьянство. Это же знал и Лермонтов:

Знал это Тургенев, давший первые литературные портреты прогоревших революционных помещиков. Знал это Достоевский, предсказавший будущую и конституцию и революцию почти с такой же точностью, как и Лев Толстой. Знал это Розанов («революция делается мошенниками»). Знал это и А. Белый: