Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

Отчет правительства для представления сейму император поручил подготовить министру внутренних дел и полиции. Наместник хотел, чтобы в отчете были даны только факты деятельности Административного совета без оценки их комиссией Государственного совета, недостатки же и средства их исправления указаны отдельно. С. Сташиц, поддержанный большинством членов Государственного совета, настоял на представлении полной картины работы правительства, но практически отчет оказался лишенным критических замечаний. Он умалчивал о свирепствовании цензуры и произволе полиции, тем не менее, в нем говорилось об уклонении от воинской службы и дезертирстве из армии, о побегах заключенных и даже «об уничтожении в ряде пунктов страны преступных объединений», которые в общей сложности составляли более 200 человек, осужденных в разное время. Не исключено, что речь шла о «преступниках»-крестьянах, надежды которых на отмену барщины в первые годы существования Королевства Польского не оправдались и которые активно выступали в калишском, згерском, липновском, мариампольском повятах, вызывая волнения сельских общин 92.

Критика политики правительства Королевства Польского, содержавшаяся в «Замечаниях» комиссий сейма (куда входили и члены либеральной оппозиции С. Качковский, В. Зверковский), была, как обычно, закамуфлирована панегириками царю и формально направлена против административной власти. Члены комиссий посетили тюрьмы, цензурные комитеты и на месте убедились в нарушениях конституции. Было отмечено, что в стране растет число заключенных, им не объявляют причину ареста, не разъясняют их права, они содержатся в тяжелых условиях, используются на общественных работах, их бьют и пытают, причем по большей части решения об арестах, штрафах и телесных наказаниях принимают не суды, а полиция и администрация, и порой последняя даже пересматривает судебные постановления; одновременно свирепствует разлагающая общество тайная полиция с «толпой агентов», их вербовкой занимается, в частности, Бюро контроля прислуги, и в результате слуги устанавливают слежку за своими хозяевами. Парламентарии подчеркивали, что поляки, известные своей «открытостью и искренностью», не нуждаются в тайной слежке, она может привести лишь к деморализации, тем более что агенты нередко дают ложные сведения; чтобы узнать мысли людей, нужна «свобода говорить и писать»: «Там, где допущена свобода, никто их не скрывает» 93.

По-прежнему остро стоял вопрос о цензуре. Правда, комиссия Сената высказалась на эту тему сдержанно: признав, что «по политическим причинам» цензура «представляется в настоящее время необходимой», сенаторы лишь напомнили о предписании монарха «осуществлять ее с такой осторожностью и рассудительностью, чтобы из-за нее народное просвещение не откатилось назад и чтобы по ее причине столица Королевства не оказалась вскоре вовсе лишенной книгопродавцев», потому что польских книг осталось из-за цензуры совсем мало. Говорилось о незаконных указах наместника, распространивших цензуру не только на «все политические издания», публикации религиозного характера, литературные и исторические сочинения, но и на книги по медицине и военному делу, на литографии и гравюры, а также на литературу, изданную за границей, которая в результате если и приходила к польскому читателю, то в изуродованном виде, с вырезанными страницами. Особенный удар, по мнению выступавших, цензура наносила по патриотическим чувствам поляков, по их национальной гордости, связанной со славным прошлым: «Труды, содержащие дорогие для народа воспоминания, […] разрешалось печатать даже тогда, когда поляки утратили свое политическое существование; ныне, когда они вновь обрели родину, возвращенную твердой десницей Александра, цензура создает препятствия их изданию». Как считали члены Посольской палаты, это имело «самые губительные последствия для народного просвещения», задержало его развитие, поэтому нужно срочно обратиться за помощью к императору, просить его ограничить цензуру в соответствии с законом; монарх должен узнать, что «поляк во всей своей литературе не злоупотребил свободой, которой пользовался, не запятнал себя оскорблением священной особы государя, что поляк, более всего любящий свое отечество, может писать только ей во благо». Комиссия предлагала направить к царю солидную депутацию еще и для того, чтобы представить ему «ужасное состояние», в каком находилось просвещение, и высказать соображения о том, как его исправить. В Королевстве, заявляли критики, стало мало не только книг, но и школ: одни закрылись, так как министр вероисповеданий и общественного просвещения С. Грабовский ввел непосильную для крестьян плату за обучение, другие, как в Калише, втором городе края, были закрыты по политическим причинам. Участники дискуссии говорили о негативном общественном мнении в отношении Правительственной комиссии вероисповеданий и общественного просвещения, которая упорно сохраняет латынь в качестве языка преподавания, противится включению в университетскую программу курсов по истории, между тем как история и философия влияют на «высшее религиозное и моральное формирование человека», а знание о прошлом, трактовка истории «становится желательным и необходимым для истинного поляка». В «Замечаниях» комиссии подчеркивалось, что как в университете, так и в школах всех ступеней учащиеся и преподаватели находятся под постоянным контролем, тайным и явным; это вредно влияет на взрослых, но «еще более губительное влияние» оказывает на учащихся, «ибо с молодых лет приучает их к скрытности, тайне, подозрительности, и так гибнет главное украшение поляка – открытость характера и укореняется подлая, пятнающая честного человека манера поведения». В целом, как указывали парламентарии, «не ограниченная законом цензура задержала прогресс образования, обеднила литературу», весь дух и направление деятельности властей в области просвещения исключают высокие цели, полет мысли, обращение к высоким достоинствам предков, а скорее поощряют инстинкты, привычку к пустой обрядности 94.