Александр Мещеряков: Упразднение тела: японский тоталитаризм и культ смерти

Матерям предлагалось считать, что они растили детей не для жизни, а для смерти. Смерти во имя императора. Их убеждали в том, что жизнь и смерть сына являются актом публичным, а не частно–семейным. Государство–семья, в которой ее главой считался император, с легкостью уничтожала семью обычную.

Журналисты хвалили матерей за то, что они жертвовали собой для воспитания детей, которые в свою очередь жертвовали собой во имя великой японской империи. Женщинам в репродуктивном возрасте следовало поторопиться: в стране был принят грандиозный план по увеличению рождаемости. Японии были нужны божества. Газета «Ёмиури» опубликовала в 1942 году радиолекцию начальника информационного отдела ВМФ Хирадэ Хидэо, прямо заявившего: «Если нет матерей, войне не быть. [К счастью,] это невозможно, а потому война не прекратится. Если во время войны найдутся хорошие матери, победа будет за нами. Поскольку хорошие матери народят хороших воинов». Страна вела «священную» войну, и всем следовало причаститься к этой святости — а это означало, что в Японии больше нет просто матерей, просто сыновей, просто людей. Все они были просто функциями войны.

Идеологи японизма считали, что только японцы способны на бесстрашную смерть. И они всячески убеждали соотечественников в том, что только японцы достойны такой участи, что добровольная смерть является нормальным исходом любой жизни — даже самой молодой. В 1940 году в прокате появился художественный фильм «Китайская ночь». Он рассказывал о любви японского военного моряка и молодой китаянки. У фильма было три версии финала. В китайском прокате влюбленных ждала свадьба. Зрителям стран Юго — Восточной Азии предстояло увидеть, как едва не погибший герой возвращается с поля сражения и спасает от самоубийства свою отчаявшуюся возлюбленную. В японской версии китайские коммунисты убивают моряка после свадьбы, а девушка кончает жизнь самоубийством. Авторы фильма хотели сказать: породнившись с японцем, китаянка прониклась японским духом и потому стала способна чувствовать и поступать так, как надлежит японцам.

Смертники–подводники, участвовавшие в нападении на Перл — Харбор в декабре 1941 года, удостоились титула «девяти ратных божеств». Это были первые герои войны против Америки и Великобритании, которые подверглись канонизации. Их хоронили по высшему разряду. Однако хоронить в сущности было некого. Тела подводников остались на морском дне. Вместо них на лафет пушки положили кое–какие вещи, принадлежавшие покойникам. Многолюдная толпа, более 100 тысяч человек, плакала от чувства благодарности подводникам, так хорошо выполнившим свой долг (на самом деле никаких достоверных сведений об успехе операции подводников не имелось). Получившая христианское образование писательница Ёсия Нобуко (1896–1973) поместила в газете «Токё нити нити симбун» свои впечатления от происходившего. В ее заметках хорошо видна та пропасть, которая отделяла тогдашних японцев от остального мира: «Убранство места захоронения, сама церемония и все остальное несло на себе печать простоты, свойственной истинно японскому духу, — статуя Будды из некрашеного дерева, никакого украшательства, никакой помпезности. Происходи это в Америке или Англии, все выглядело бы иначе: катафалк, заваленный цветами, печать напускной важности на лицах, раздражающая музыка, церемонии, напоминающие балаган, — словом, театрализованное представление. В нашей Японии — не так. Именно поэтому девять ратных богов были рождены в нашей стране. Военные чины из других стран, занимавшие места впереди нас, были наверняка поражены простотой похорон этих величайших воинов. Однако и они почти сразу прониклись сознанием истинной красоты сегодняшних похорон».

Известный писатель Ёсикава Эйдзи (1892–1962) подчеркивал: пожертвовавшие собой подводники «вписали несколько строк в произведение под названием «Кодзики» [712 г., букв. «Записи о делах древности», где впервые письменно фиксируются синтоистские мифы. — А. М.]… Время богов отстоит от нас совсем недалеко. Сегодня, по прошествии двух тысяч лет, — снова время богов». Пример, который они подали японцам, никогда не забудется, и в этом смысле сами герои — бессмертны.

Таким образом, в трактовке образа павших героев мы наблюдаем попытку актуализации мифа. Японцы не просто вдохновлялись божественными временами первоначала — они сами выступали в качестве творцов и персонажей мифа, в котором смерть преодолевается и имеет обратимый характер, в котором не существует ни прошлого, ни настоящего. Причем возможность участвовать в создании этого общего японского мифа имел каждый подданный.