M. Базилевичъ - ПОЛОЖЕНІЕ РУССКИХЪ ПЛЕННЫХЪ ВЪ ГЕРМАНІИ И ОТНОШЕНІЕ ГЕРМАНЦЕВЪ КЪ НАСЕЛЕНІЮ ЗАНЯТЫХЪ ИМИ ОБЛАСТЕЙ ЦАРСТВА ПОЛЬСКАГО И ЛИТВЫ

Докторъ Рукинъ, Левъ Николаевичъ, Москва, Владиміро-Долгоруковская, д. № 7, кв. 125, сообщилъ слѣдующее:

«Въ плѣнъ попалъ въ крѣпости Ново-Георгіевскъ, пѣшкомъ вели около 70 верстъ. Вещи, какія сохранились, тащили на себѣ, ѣсть не давали, кормились тѣмъ, что могли достать по пути у мѣстныхъ жителей. Вся партія состояла изъ 20.000 солдатъ и многихъ офицеровъ. Затѣмъ насъ посадили въ вагоны III класса, заперли и 5 сутокъ везли въ Штральзундъ. За все время ѣзды въ поѣздѣ намъ дали два раза поѣсть: въ Штетинѣ дали по 2 тоненькихъ бутерброда и по стакану какой-то бурды подъ видомъ кофе, и гдѣ-то въ другомъ мѣстѣ — супъ-воду безъ хлѣба. Въ Штральзундѣ насъ заперли въ карантинъ, всѣхъ было около 400 человѣкъ. Половина изъ насъ размѣстилась въ баракѣ на полу, на соломѣ, другая половина, за неимѣніемъ мѣста, подъ открытымъ небомъ. Здѣсь давали слѣдующее: утромъ бурда, именуемая кофе, въ обѣдъ — болтушка съ микроскопическими кусочками мяса и тоже кофе, ужина не было. Вмѣсто хлѣба выдали по 21 карточкѣ на недѣлю на человѣка, гдѣ было сказано, что на каждую карточку мы можемъ купить булочку вѣсомъ въ 100 граммъ. Булочки продавались въ имѣющейся лавочкѣ, стоили 5 пфениговъ штука, но ни одна изъ нихъ не вѣсила 100 граммъ. Гулять намъ разрѣшали въ маленькомъ дворѣ карантина, обнесенномъ высокой колючей изгородью. Дезинфекція, которой подвергли насъ, носила характеръ не то насмѣшки, не то издѣвательства, зато обыскъ былъ произведенъ основательный: всѣ деньги у насъ отобрали. Грязь въ карантинѣ была неимовѣрная. Онъ скорѣй походилъ на плохо содержащуюся конюшню, нежели на зданіе, гдѣ офицеры и врачи должны были подвергаться дезинфекціи. Тамъ было, насколько я помню, 6 ваннъ, причемъ воды въ этихъ ваннахъ не было. Туда наливалось ея не больше какъ на четверть, и вотъ въ этой водѣ мы должны были мыться. Въ такомъ же духѣ шла и остальная дезинфекція. Наконецъ, 31 сентября докторовъ: Кардо-Сысоева, Александрова, Варгана, Рубцова и меня отправили въ лагерь Ормсъ. Тамъ мы встрѣтили нѣмецкаго доктора Розенбаума. Это — грубый невѣжда. При первой же встрѣчѣ онъ сталъ смѣяться надъ нами, что не всѣ мы говоримъ по-нѣмецки. Онъ говорилъ, что интеллигентный человѣкъ долженъ владѣть минимумъ двумя языками. Про русскихъ врачей, вообще, онъ выражался такъ: «нигиль поссунтъ», «шпиль интеллигунъ». Позже мы узнали, что самъ-то онъ зналъ только одинъ нѣмецкій языкъ, а въ медицинѣ былъ полный неучъ. Онъ положительно не позволялъ намъ ничего дѣлать. Мы исполняли при немъ роль не то какихъ-то фельдшеровъ, не то даже санитаровъ. Шефъ лазарета, если не ошибаюсь докторъ Гранау, былъ просто убожество. Онъ мнилъ себя хирургомъ и выдѣлывалъ съ плѣнными невѣроятныя вещи: резецируя ребро, онъ никогда не трудился опредѣлить, гдѣ находится гной. При резекціи надкостницы не отдѣлялъ. Французскаго офицера, раненаго въ поясницу, онъ до тѣхъ поръ ковырялъ зондомъ, пока не хлынула кровь и больной не погибъ на столѣ же. Кромѣ этихъ двухъ достойныхъ представителей нѣмецкаго врачебнаго сословія, тамъ работало еще 3 врача, нѣмца. Они ровно ни чѣмъ не отличались отъ своихъ товарищей. Неоднократно доктору Кардо-Сысоеву приходилось спасать отъ смерти нашихъ плѣнныхъ, послѣ операцій, которыя продѣлывали эти 5 нѣмцевъ-врачей. Я не помню, по какому случаю нужно было сдѣлать перевязку плечевой артеріи, повторяю, что насъ, и въ томъ числѣ Кардо-Сысоева, къ работѣ не допускали. Нѣмцы долго ковырялись, но перевязать артеріи не могли и, въ концѣ концовъ, Кардо-Сысоевъ кончилъ операцію. Аневризму одной изъ артерій голени они приняли за опухоль, разрѣзали ее, хлынула кровь, и операцію опять кончалъ Кардо-Сысоевъ. Одного раненаго въ лопатку съ раздробленіемъ кости они лечили такъ, что больной умеръ у нихъ на столѣ. Одинъ изъ упомянутыхъ врачей схватилъ фолькмановскую ложку и настолько энергично сталъ чистить рану, что оттуда вылетали громадные куски костей и кровь забрызгала даже потолокъ. Вольной погибъ отъ кровотеченія. Изъ-за экономіи въ спиртѣ при стерилизаціи матеріала аутоклавъ доводился не выше какъ до 35—40°. Рожа свирѣпствовала. Въ баракахъ съ 50-ю больными пораженныхъ рожей было 35. Въ маѣ мѣсяцѣ привезли человѣкъ 100 русскихъ плѣнныхъ, пораненыхъ гдѣ-то на работахъ. Ихъ заперли въ отдѣльномъ блокѣ и никого туда не пускали. Намъ удалось узнать, что и плѣнные работали на французскомъ фронтѣ въ огневой полосѣ нашихъ союзниковъ и были переранены шрапнелью и гранатами французовъ и англичанъ. Въ октябрѣ мѣсяцѣ изъ нашего лагеря забрали человѣкъ 300 на работы въ крѣпость Мецъ. За все время нашей работы намъ разрѣшили только 3 раза выйти гулять, подъ конвоемъ нѣмецкихъ солдатъ съ ружьями, за проволоку. Все остальное время мы гуляли только въ предѣлахъ лазарета. Общеніе съ плѣнными въ лагерѣ было запрещено. Плѣнные голодали и подвергались всевозможнымъ истязаніямъ. Въ декабрѣ 1916 г. я былъ высланъ въ лагерь Раштадтъ, гдѣ и встрѣтился съ вами».