M. Базилевичъ - ПОЛОЖЕНІЕ РУССКИХЪ ПЛЕННЫХЪ ВЪ ГЕРМАНІИ И ОТНОШЕНІЕ ГЕРМАНЦЕВЪ КЪ НАСЕЛЕНІЮ ЗАНЯТЫХЪ ИМИ ОБЛАСТЕЙ ЦАРСТВА ПОЛЬСКАГО И ЛИТВЫ

Докторъ Мещерскій, Иванъ Максимовичъ, земскій врачъ Черниговской губ., Новгородъ-Сѣверскаго уѣзда, сообщилъ слѣдующее:

«Въ плѣнъ попалъ 29-го января 1916 года въ мѣстечкѣ Ваштынецъ. На площади этого мѣстечка стояли обозы лазарета съ красными крестами на повозкахъ. Нѣмцы, несмотря на красные кресты, открыли огонь по обозу. Медицинскій персоналъ лазарета и санитары укрылись въ мѣстной аптекѣ. Нѣмецкіе солдаты, выстроившись передъ аптекой, продолжили обстрѣлъ уже самой аптеки. Мы спаслись отъ смерти только тѣмъ, что догадались упасть на полъ. На насъ сыпались стекла и штукатурка съ потолка. Но все-таки былъ убитъ солдатъ 1-го лазарета 27 пѣх. дивизіи Дарулисъ, а двое другихъ ранены. Насъ вывели на площадь и солдаты на глазахъ у офицеровъ стали срывать съ насъ аммуницію, ощупывали наши руки; у кого были кольца, снимали ихъ. Насъ всѣхъ вмѣстѣ съ солдатами отвели въ небольшую кирку, гдѣ и заперли на всю ночь. Въ церкви набилось до 5.000 человѣкъ, не было никакой возможности сѣсть, люди едва стояли. Уже черезъ часъ — два было трудно дышать. Какъ мы пережили эту ночь, я не знаю. Насъ совершенно не кормили, но на нашихъ глазахъ, когда нѣмцы собирали насъ на плацу, офицеры и солдаты откупоривали разграбленныя банки съ консервами и ѣли ихъ. На другой день насъ пѣшкомъ погнали въ Сталюпененъ, верстъ 26. Дорогой помощникъ смотрителя 1-го лазарета 27 пѣх. дивизіи, вѣроятно, отъ усталости, немного вышелъ изъ строя (насъ вели по четверо). Кавалеристъ конвойный подскочилъ и ударилъ его копьемъ по головѣ, отчего тотъ упалъ. Встрѣчающіеся на дорогѣ жители осыпали насъ бранью, подбѣгали и плевали на насъ, а какой-то штатскій нѣмецъ бросился на смотрителя 1-го лазарета съ палкой, намѣреваясь ударить его, но только благодаря тому, что тотъ прекрасно говорилъ по-нѣмецки, и крикнулъ ему что-то, ударъ былъ предотвращенъ. Конвой все это видѣлъ и смѣялся. Когда насъ привели въ Сталюпененъ, насъ окружила толпа нѣмецкихъ солдатъ, которые ругали насъ русскими собаками, русскими свиньями, а одинъ изъ нихъ, подойдя къ врачу дивизіоннаго лазарета 27 пѣх. дивизіи, ударилъ его кулакомъ по головѣ. Конвойные относились ко всему этому не только безучастно, но одобрительно. Всю дорогу они занимались только тѣмъ, что вымогали у плѣнныхъ офицеровъ и врачей папиросы. Въ Сталюпененѣ насъ опять заперли въ церкви; здѣсь скопилось опять до 5–6.000 плѣнныхъ. Церковь была нѣсколько больше, а потому можно было хоть сидѣть на голомъ каменномъ полу. Днемъ мы имѣли право ходить по церковному двору, а на ночь насъ запирали въ церковь. Такъ мы прожили около недѣли. Подстелить подъ себя ничего не было, такъ какъ все было ограблено нѣмцами. Мы просили пріѣхавшаго нѣмецкаго генерала, чтобы насъ куда-либо отправили, на что онъ намъ отвѣтилъ дословно: «Не безпокойтесь, свиней поведутъ и запрутъ куда надо». Солдатамъ и здѣсь первые дня 2 ничего не давали ѣсть. Несчастные подходили къ намъ и просили: «дайте, докторъ, что нибудь пожевать». Дня черезъ 2 стали кормить, но слѣдующимъ образомъ: въ ограду церкви входило нѣсколько офицеровъ съ нѣмецкими дамами, а солдаты за ними несли 2–3 ведра сваренной нечищенной картошки. Картофель этотъ ставился посреди двора передъ толпой голодныхъ плѣнныхъ и нѣмецъ, умѣвшій говорить по-русски, кричалъ: «Берите скорѣй, кто, хочетъ». Такъ какъ этой картошки, если бы ее раздѣлить поровну для всѣхъ, не хватило бы и по десятой части картофелины на человѣка, то, конечно, голодные солдаты набрасывались на эти ведра, сбивали другъ друга съ ногъ, и каждый старался захватить хоть что-нибудь. Этимъ зрѣлищемъ забавлялись нѣмецкія дамы, а офицеры, указывая хлыстомъ на плѣнныхъ, говорили громогласно: «и съ этой сволочью мы должны сражаться». Вообще все это пребываніе въ Выштинцѣ и Сталюпененѣ — сплошной кошмаръ. Уже прошло 2 года и до сихъ поръ мнѣ по ночамъ слышатся эти ужасные голоса: «Докторъ, дайте что-нибудь пожевать».

«Наконецъ насъ отправили въ офицерскій лагерь Штральзундъ, гдѣ послѣ разнаго рода прививокъ: оспы, тифа, холеры, слѣдовавшихъ быстро одна за другой, меня перевели въ лагерь Тухель въ Западную Пруссію. Видъ солдатъ, которыхъ я встрѣтилъ въ этомъ лагерѣ, не поддается никакому описанію: темный землістый цвѣтъ лица, опухшія ноги, отвислый животъ, сгорбленные, какъ старики тяжелая волочащая походка, вмѣсто одежды, какія-то рубища. На амбулаторный пріемъ ко мнѣ приходило по 200–300 человѣкъ, и ни одного изъ нихъ я, какъ врачъ, не могъ бы назвать здоровымъ. Это все были цынготные, туберкулезные, съ кровавыми поносами, съ малокровіемъ въ самой рѣзкой степени и многіе съ сыпнымъ тифомъ. Ежедневно съ сыпнымъ тифомъ приходило 10–20 человѣкъ. О какомъ-нибудь леченіи не могло быть и рѣчи, такъ, какъ ни лекарствъ, ни какой-нибудь добавочной пищи нѣмцы не давали. Вся моя функція заключалась только въ томъ, что я могъ освобождать нѣкоторыхъ изъ нихъ отъ работъ. Больные валялись въ землянкахъ и земляныхъ ямахъ. При нашемъ пріѣздѣ нѣмецкій главный врачъ лазарета заявилъ намъ, что мы можемъ особо слабымъ больнымъ выписывать усиленную пищу: яйца, молоко, завѣдывающіе хозяйственной частью лазарета, почти исключительно нѣмецкіе нижніе чины, произведенные во время войны во всевозможныхъ смотрителей и казначеевъ, не удовлетворяли нашихъ требованій и никогда не отпускали этихъ добавочныхъ порцій. Наше требованіе валялось въ канцеляріи, а больной получалъ ту же пищу, что и въ лагерѣ. Когда вы спрашивали кого-либо изъ больныхъ о его здоровьѣ, вы всегда слышали одинъ и тотъ же отвѣтъ: «Кушать хочется, ваше благородіе». Вскорѣ я самъ заразился тифомъ и слегъ, такъ что дальнѣйшее описаніе жизни въ лагерѣ я могъ бы сдѣлать только со словъ товарищей-врачей. Я могу только указать, что передъ самой моей болѣзнью нѣмцы, въ видѣ наказанія, распяли у стѣны на кольцахъ 5 нашихъ солдатъ. Мы, врачи, одѣвъ халаты, вызвали генерала, коменданта лагеря, и заявили ему, что распятіе, какъ наказаніе, мы считаемъ не только чрезмѣрной жестокостью, но это есть издѣвательство надъ нашими религіозными убѣжденіями, и потребовали, чтобы распятые были сняты съ колецъ, и чтобы впредь этому наказанію солдаты бы не подвергались, въ противномъ случаѣ мы отказываемся отъ работы и пишемъ объ этомъ мотивированное заявленіе испанскому послу. Генералъ приказалъ снять распятыхъ, но черезъ нѣкоторое время прислалъ намъ на подпись приказъ, что въ случаѣ дальнѣйшаго нашего вмѣшательства «не въ свои дѣла» мы будемъ немедленно преданы военному суду. Избіенія въ лагерѣ были массовыя, кромѣ того ко мнѣ на. амбулаторный пріемъ очень часто приходили со штыковыми раненіями. Солдатамъ жилось настолько тяжело, что они предпочитали быструю смерть всѣмъ тѣмъ истязаніямъ, въ конечномъ результатѣ которыхъ являлась та же смерть, но только болѣе мучительная. Эти несчастные страдальцы нарочно днемъ лѣзли на проволоку на глазахъ у часового, симулируя побѣгъ. Нѣмцы прибѣгали къ оружію по всякому поводу; достаточно, чтобы русскій солдатъ не понялъ окрика, чтобы по немъ открылась стрѣльба или его закололи штыкомъ. Убійства душевно-больныхъ случались сплошь и рядомъ. Однажды привезли въ лагерь возъ картофеля, русскій солдатъ взялъ съ воза нѣсколько картофелинъ, конвойный, стоявшій тутъ же, вскинулъ ружье, выстрѣлилъ и убилъ его наповалъ. Лагерное начальство не только не останавливало этого звѣрства, но, наоборотъ, оно выражало въ приказахъ одобреніе конвойнымъ. Я проболѣлъ до ноября мѣсяца 1916 года, болѣзнь оставила послѣ себя тяжелое разстройство нервной системы и глухоту, и я былъ отправленъ, какъ инвалидъ, въ ноябрѣ 1915 года для обмѣна въ Россію. Вотъ уже апрѣль мѣсяцъ 1917 года, а я все еще продолжаю ждать обмѣна».