Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

История создания Соборного уложения полна драматических моментов [608]. Весной и летом 1648 года во время восстаний в Москве и других городах, направленных против чрезмерных налогов и злоупотреблений правительства, к царю хлынул поток коллективных челобитных, содержавших, помимо прочего, жалобы на недостатки правовой системы: произвол, беспорядочность законов и возможность крупным землевладельцам и «сильным людям» (обладающим хорошими связями) манипулировать судом и вообще правовой системой. В ответ царь Алексей Михайлович и его окружение создали в июле 1648 года комиссию для составления нового свода законов. Они созвали представителей сословий – собрание, известное как Земский собор (термин, придуманный историками XIX века), чтобы подготовить и принять новый кодекс.

Скорость, с которой комиссия справилась с работой, позволяет предположить, что составление свода было начато еще раньше. По оценке Р. Хелли, в Уложение вошли указные книги примерно десяти из существовавших четырех десятков приказов, в частности, что существенно для уголовного права, указная книга Разбойного приказа. Комиссия также использовала право других стран, частично доступное благодаря православной церкви, которая и сама тогда занималась кодификацией: в 1653 году была издана исправленная Кормчая книга (Номоканон), не уступавшая Уложению размером и размахом [609]. Объем Соборного уложения был огромен: 967 статей против 100 статей Судебника 1550 года, то есть почти в десять раз больше.

В то время как в прежние столетия в законах и в сфере реального правоприменения наиболее жестокие санкции византийского права отвергались, в Уложении и в последующем законодательстве они были восприняты. Ричард Хелли назвал этот свод, с его широким применением пытки и кнута и новой главой о смертной казни (гл. 22), «совершенно бесчеловечным уголовным законом». Он и ряд других исследователей определили, что источником такого ужесточения наказаний было византийское и литовское право. После установления в 1589 году патриаршества в России, приведшего в Москву образованных греков, и с притоком с 1620-х годов настроенного на реформу украинского и белорусского духовенства в Русском государстве получили распространение византийские законодательные памятники. Византийское право проникало и посредством Литовского статута 1588 года, система наказаний в котором испытала воздействие Прохирона (свод византийского уголовного права, известный на Руси как «Закон градский», то есть Константинополя) [610]. Статут 1588 года был известен в московских приказах в переводе на русский с 1630-х годов. Он послужил источником норм Уложения, регулировавших области военной и политической деятельности, ранее не детализованные в русском законодательстве: о проезжих грамотах для путешествий за границу (гл. 6), о поведении воинских людей в походе (гл. 7), законы о подделке документов (гл. 4, 6) и в особенности об угрозах государству (гл. 1–3). В первых трех главах Уложения впервые сформулировано понятие государственного преступления, а церковь, персона и жилище царя вычленены в качестве сакрального пространства, как и само его (царя) присутствие (см. гл. 15). Силу государственной власти также энергично обеспечивали суровые санкции, предусмотренные в своде для наказания за злоупотребления должностных лиц, особенно судей и судебного персонала [611], а также расширение правовой защиты судов, судебных служащих и процедур. За убийство, совершенное в суде или в ходе судебных процедур, было даже велено казнить смертью. Важным нововведением был запрет под угрозой наказания подавать челобитные напрямую царю, минуя положенные судебные инстанции (воевод или центральные приказы); при этом предусматривалось заключение в тюрьму за подачу царю или патриарху челобитных во время церковной службы, ибо в церкви, учит Уложение, «подобает… стояти и молитися со страхом, а не земная мыслити» [612]. Эти два запрета обращаться напрямую к царю отражают неизменную дихотомию государственной власти, которая в Уложении изображается одновременно персонализированной, основанной на праведности молящегося правителя, и абстрактной, где царь выступает во главе рациональной судебной иерархии.

Такое более четко артикулированное государственное право обеспечивалось щедрым назначением телесных наказаний, сдерживаемым, как и раньше, разграничением различных степеней вины. Законодатели пользовались, по определению Р. Хелли, «ранжированными санкциями», ориентируясь на обстоятельства преступления. Так, например, Уложение оставило в силе закон 1625 года о различии умышленных и неумышленных убийств и ограничило телесные наказания за ущерб, нанесенный по неосторожности. К примеру, если человек нанес повреждение беременной женщине и она умерла, его следовало бить кнутом или казнить, даже если нападавший не имел предварительно такого умысла. Но такие неумышленные убийства, как если убежавшая лошадь затоптала кого-то до смерти или пуля пролетела мимо цели и попала в человека, не подлежали наказанию. Сохранялась и библейская норма, позволявшая убить вора, залезшего в дом. В других статьях также принимался во внимание контекст преступления: если холоп убил или ранил кого-то, защищая своего господина, убийство не вменялось ему в вину. С другой стороны, наказывалось и осуществление преступления, и подстрекательство к нему, например в случае сговора холопов убить господина или подстрекательства к бунту или убийству [613].