Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

За бегство с военной службы государство теперь угрожало еще более серьезными последствиями. По указу 1654 года, например, кнутом били даже таких высоких московских чинов, как стольники и стряпчие, если те уклонялись от службы во все более модернизирующейся армии. Многочисленные указы угрожали кнутом и даже виселицей дворянам и детям боярским, если те отказывались служить, а чиновникам, которые их не наказывали, – «опалой и ссылкой». В вину вменялось и подстрекательство к уклонению от службы, и укрывательство уклоняющихся: согласно указу 1661 года владимирскому воеводе, было приказано учинить «заказ крепкой под смертною казнью», чтобы никто не укрывал бежавших со службы служилых людей. Как гласил указ 1655 года, во время похода ратных людей, которые стали бы «села и деревни жечь и людей побивать и в полон имать», а также разорять местность, было велено вешать на месте [618].

Служилые люди недворянского происхождения по-прежнему подвергались телесным наказаниям в военных условиях: «даточным людям» (крепостным крестьянам, отданным их владельцами на военную службу) грозило жестокое наказанье за бегство из армии; если же при этом они еще и что-нибудь украли, то таких в 1654 году велено было казнить; в 1656 году было велено беспощадно бить батогами посадских людей, которые отказались делать плотницкую работу для военных нужд. По указу 1679 года, если землевладелец или приказчик с ведома хозяина примет беглых даточных людей, то деревни, где найдут беглецов, будут отписаны на государя; если это случится без ведома землевладельца, то только приказчик понесет наказание: будет нещадно бит кнутом и сослан. Те, кто не объявит по инстанциям о таких беглецах, пришедших в Москву, сами будут записаны в солдаты [619]. Законы выделяли градации вины и социального статуса, но в изобилии содержали угрозы телесного наказания.

С введением новых форм налогообложения земельные описания сделались камнем преткновения между интересами государства и населения. Жестокие телесные наказания независимо от социального статуса угрожали тем, кто чинил помехи описанию, проводимому в 1670–1680-х годах: «детем боярским, и козаком, и помещиковым и вотчинниковым людем и крестьяном» велено было учинить торговую казнь, «в торговые дни бить кнутом на козле и в проводку нещадно, чтоб впредь иным так делать было неповадно». За этим в 1681 и 1686 годах последовали указы о том, что и сами землевладельцы могли подвергаться телесному наказанию за противодействие писцам. В типичной для государственного строительства манере издавались законы о наказании за разбазаривание природных ресурсов: телесное наказание и даже смертная казнь защищали государственные леса, ценность которых все увеличивалась с конца XVII века и в течение петровского периода – как для судостроения и строительства, так и в качестве топлива. По указу 1678 года, землевладельцы, совершившие порубки в заповедных засечных лесах, карались штрафом, а их люди и крестьяне подлежали битью кнутом в торговые дни, «чтоб на то смотря, иным также неповадно было»; если за то же нарушение ловили повторно, следовала смертная казнь. Засечные головы и дозорщики за покрывательство таких нарушений и неналожение наказаний сами подлежали снятию с должности, двойному штрафу и конфискации вотчин и поместий [620].

Обеспокоенность бегством крепостных крестьян и ратных людей вылилась в настороженное отношение к мобильности как таковой. В раннее Новое время в России, как и в современных ей странах Европы, индивид за пределами своего родного сообщества считался подозрительным. Хотя термин, которым всегда обозначали людей без определенного социального статуса, – «гулящие люди» дословно означал «бродяги», складывается ощущение, что во второй половине XVII века он приобрел буквальное значение: законы, один за другим, принуждали местные сообщества регистрировать чужаков и сообщать о них властям, а тем, кто укрывал пришельцев, грозили наказанием. Особую озабоченность вызывала Москва, полный суеты мегаполис, с легкостью поглощавший приезжих, были ли они невинными торговцами, крестьянами на промыслах или, напротив, заядлыми преступниками и беглыми крепостными. Так, например, за особо тяжкие преступления и за поджог в Москве в 1654 году было указано немедленно казнить смертью, не сносясь с вышестоящими инстанциями. Указ завершается следующим объявлением: «Впредь всяких людей пришлых никаким людем на Москве у себя на дворех, не объявя и не записав в приказех, держать не велено». Пространный указ 1692 года (со ссылками на более ранние указы 1690/91 и 1691/92 годов) посвящен проблеме приема «пришлых и гулящих» дворовладельцами и слободами, часто с недействительными поручными записями; при попустительстве хозяев и выборных властей те ведут всяческую преступную деятельность в Москве. Не донесшие на подобных преступников и не содействовавшие их выдаче наказывались уплатой штрафа и даже телесным наказанием, ссылкой и конфискацией имущества. Подобным же образом по указу 1695 года чины городского управления должны были вести запись всех приезжающих в Москву; а у кого объявятся незаписанные люди, тем быть в «жестоком наказанье» «да на них же доправлена будет пеня»; самим же незарегистрированным чужакам обещано жестокое наказанье и ссылка, чтобы были «всякие люди на Москве в приказех в ведомости» [621].