Андрей Воронов-Оренбургский - Железный поход. Том пятый. Дарго

– Ваше сиятельство!..

Затертый барабанным боем и грохотом копыт кавалерии, голос флигель-адъютанта Сколкова прервал монолог Воронцова.

– Что? Что, черт возьми?! – взвинченный ответ командующего смутил гвардейца.

– Ваше сиятельство…

– Молчать! По какому праву вы позволяете себе вламываться ко мне как конь, адъютант! Тоже мне, Божий агнец! Вы что, привезли мне голову Шамиля?

– Помилуйте, ваше высокопревосходительство… но вы же сами приказали немеделя сообщать…

– Ну-с, что там у вас, Иван Григорьевич? Вы, право, помоложе будете меня, голубчик, а тянете кота за хвост… – теплея голосом, приободрил взволнованного гвардейца граф.

– Наши вернулись. Из Дарго…

– Наконец-то! А что столь грустно? Их не уважили чаем? Ох, уж это хваленое кавказское гостеприимство…

Ернический тон графа истаял, как сахар в кипятке; колючий взгляд впился в бледное лицо гвардейца.

– Что-то серьезное, адъютант? Что с ними?!

– В живых остался только юнкер Белов. Майор Лужин и ротмистр Лунев… – доложил севшим голосом Сколков, – убиты, ваше…

– Прочь с дороги, болван!

Воронцов, скрежетнув зубами, оттолкнул в сторону остолбеневшего флигель-адъютанта и стремительно вышел из шатра.

* * *

…Был полдень. Бело-матовые громады гор резко читались на фоне пронзительной синевы. Воздух был резок, неподвижен и звучен. Многоверстная горбатая тень крадливо ложилась от скалистых хребтов на угрюмые леса и равнины.

У штабеля бревен, рядом с которым находились зачехленные рогожей орудия батареи, стояла растрескавшаяся арба, в которую был запряжен старый подслеповатый осел. Шелудивый и грязный, с забитым репьями хвостом, он тянулся к валявшемуся у копыт лоскуту промасленной оружейной ветоши, желая не то рассмотреть его, не то пожевать со скуки, но груженая арба мешала ходу, и осел, понуро мотнув головой, смежил глаза. Сизо-черная губа его отвисла, обнажив желто-рыжие пеньков съеденных зубов. Подрагивая зашибленной, с наплывом, ногой, он стал было задремывать под разноголосые звуки лагеря, когда бряцанье ружей часовых и тихий говор заставили его насторожиться.

– Здесь, рядом, Михаил Семенович. Прошу вас за мной… – Голос Сколкова звучал натянутой струной.

– Это они? – Граф Воронцов, в сопровождении пышных плюмажей и эполет взбудораженной свиты, остановился у покосившейся набок арбы.

– Так точно, ваш сиятельству! Как есть, только что из Даргов. – Пехотный капрал Литовского полка, с огромными бакенбардами и усами, с ружьем и ранцем, бойко отдал честь подошедшему начальству. – Изволите осмотреть, ваш сиятельству? – Близко дохнув в лицо графу служацким табаком, капрал кивком указал на арбу, верх которой был укрыт мешковиной. Угадывающиеся страшные очертания бугрили тряпье, пропитанное бурыми пятнами. Приметив немое согласие в глазах командующего, капрал сдернул крапчатый саван и отошел.

Господа содрогнулись, поджали губы. Кое-кого из приезжих столичных особ пробрал озноб, точно по их холеному белому горлу прошла булатная сталь. Многие из них, до сего дня – бодрые и веселые, ощущавшие себя под легким хмельком на этаком exōtikos пикнике-прогулке, увидев обезглавленные и оскопленные тела послов, внезапно испытали смертельную тоску, невыносимую слабость, от которой мозжили десны и подкашивались колени.

– Господи… с кем мы воюем?

– Дикари – они ужаснее хищного зверя!

– Да это же, господа… pardon, чистейшей воды trahison 35по-кавказски… всем правовым нормам и регламентам цивилизованной войны.

– А вы знаете такую? – Воронцов мрачно усмехнулся на сентенцию доктора Андриевского, с которым по вечерам любил сыграть партию-другую в ломбер 6или старомодный вист. Нервически дергая впалой щекой, граф глухо обратился к Сколкову: – Вы говорили, юнкер оставлен в живых… Где он?

– Белов в лазарете, ваше сиятельство. Тронулся умом… Не смог пережить случившегося. Слишком молод и нежен, ваше сиятельство. Его не следовало посылать…

– Соблюдайте субординацию, адъютант. Вы доложите о сем, когда вас спросят, – устало и без должной назидательности одернул Сколкова граф. – Юнкер что-нибудь говорил?

– Так точно, ваше сиятельство. Сущий бред… бормотал в горячке о каком-то поляке, золотой сабле и низамах Шамиля.

«Н-да… а ведь юнкер так неподдельно радовался, так счастлив был этим утром, что ему выпала честь находиться в составе парламентерской группы…» – ощущая легкое головокружение и слабую ломоту в висках, подумал Воронцов. При виде поруганных тел русских офицеров, по черно-красным разрубинам которых с беспокойной хозяйской неутомимостью ползали зеленые мухи; при виде переломанного о колено в порыве ненависти древка флагштока, который тут же, как знак насмешки, валялся в кровавом тряпье, графу с чудовищной ясностью обнажилась вся правда существующего противостояния. Это был уже не предостерегающий хищный оскал… Кавказ показал свою свирепую волчью хватку.