Андрей Исэров - США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Наверняка изрядная доля вины лежит и на самом Портере с его тяжелым темпераментом и недоверием к местным морякам, которых в одном частном письме он назвал «дикарями». Портер был уверен, что настоящие морские офицеры получатся только из следующего поколения мексиканцев [1138]. Впрочем, постепенно он научился работать с местными матросами, признаваясь, что «дисциплинировать мексиканских [моряков] с мексиканскими офицерами невозможно, но с нашими это самая простая вещь на свете». Он даже признался, что «эти мексиканцы, при внимании к обучению (training), становятся очень толковыми ребятами» [1139]. Такое стремление построить чисто наемный офицерский корпус объяснимо с профессиональной точки зрения, но вряд ли нравилось патриотичным мексиканцам. Кстати, в годы Гражданской войны 1861–1865 гг. отношения североамериканцев с иностранными офицерами-добровольцами также складывались нелегко [1140].

Наконец, Портера ждали в Мексике и личные трагедии: его племянник погиб в феврале 1828 г., командуя “Guerrero” против почти втрое превосходящих сил испанцев, один из сыновей умер на корабле от желтой лихорадки, другой оказался в испанском плену. Здесь главнокомандующему пришлось столкнуться с бюрократическим равнодушием: мексиканское правительство назначило пенсию «вдове капитана Портера», тогда как племянник не был женат, и пенсию нужно было перечислять матери – сестре Портера [1141].

По-видимому, окончательное решение об отъезде Портер принял после покушений в Веракрусе и на дороге в Мехико. Портер обвинял в этих преступлениях нового губернатора Веракруса Санта-Анну, но скорее всего моряк просто стал жертвой бандитских нападений [1142]. Весну-лето 1829 г. командующий флотом провел в столице, стремясь покинуть страну возможно скорее.

Сведения о неудачах Портера скоро дошли до Соединенных Штатов. “National Intelligence” решил посвятить этому человеку «предприимчивого темперамента и незаурядного гения» большую статью на первой полосе одного из своих номеров. Статья была основана на письме Портера другу в Балтимор от 2 августа 1828 г. Портер писал, что усилия оказались впустую, а «все иностранные офицеры на службе (за несколькими исключениями) подали в отставку и уехали в отвращении (disgust)», получив вместо жалованья обесценившиеся в тридцать раз сертификаты. «Мексиканцы с каждым днем все подозрительнее к иностранцам». Потеряв всякую надежду, обездоленные моряки слоняются без дела по улицам Веракруса. Но без иностранцев флота не будет, ведь в Мексике «нет ни одного офицера, способного командовать хотя бы катером» [1143].

Флот молодого государства находится «в печальном состоянии», а сам Портер собирается вернуться домой, – писала другая газета. Былой оптимист, Найлс не жалел эпитетов: «Сколько тысяч наших храбрых моряков пали жертвой духа приключений на службе новых американских государств! – с ними обращались как с собаками, пока те были годны к службе, и бросали в болезни» [1144]. В одном из следующих номеров Найлс рассказал об агентах Буэнос-Айреса, которые якобы тайно завербовали в Нью-Йорке 40 моряков, и вновь резко выступил против службы соотечественников в Латинской Америке [1145].

По свидетельству сына Портера, привыкший к превратностям судьбы коммодор никогда не чувствовал себя столь подавленным, как по возвращении из Мексики в октябре 1829 г. У него не было ни здоровья, ни сил, ни денег, ни служебных перспектив [1146]. По приезде Портер решил – наверное, с целью напомнить о себе – написать об увиденном в Мексике для нужд родного правительства [1147].

Описав знакомые ему не понаслышке трудности – невыплату денежного довольствия, нехватку опытных экипажей, изношенность судов, размах контрабанды, Портер делает очевидный вывод: флоты Мексики и Колумбии находятся в самом тяжелом положении. Отношение мексиканцев к собственному флоту также не сулит успехов: по старому испанскому обычаю, они отправляют туда преступников да и вообще «не имеют ни малейшего вкуса к морским делам (pursuits)». «Совершенный моряк не существует ни в одной части света, ну а во всей Мексиканской республике не найти даже одного сносного». Итак, мексиканцы «совершенно не подходят морально, чтобы обрести морской характер», а побережье страны лишено деревьев, годных для постройки кораблей.

Увы, этими выводами Портер не ограничился, решив пойти на широкие обобщения насчет мексиканской натуры в целом:

«Яркая черта мексиканского характера состоит в том, что он [мексиканец] первым навлекает опасность и первым от нее бежит».