Андрей Исэров - США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Оставив жену дома, Портер взял с собой двоих детей и, посетив сперва Мехико, где участвовал в приеме Пойнсета по случаю 4 июля, направился на базу флота, в Веракрус, где 25 июля 1826 г. принял командование [1117]. Поначалу свежеиспеченный мексиканский адмирал питал большие надежды на новую жизнь, деньги и славу. Власти отнеслись к нему с глубоким уважением, корабли были, вроде бы, готовы к ноябрю 1826 г. Главная сложность состояла в острой нехватке подготовленных моряков и офицеров и трудности их набора в Мексике [1118].

Впрочем, и с этим, казалось, можно было легко справиться. Портер получал письма агентов по найму моряков в Новом Орлеане и Бостоне, офицеров [1119], хирургов [1120]. Контракты с ним стремились заключить поставщики одежды и корабельного оборудования [1121]. Между прочим, не стоит думать, что служить в Мексике были готовы лишь моряки-неудачники или те, у кого не было хороших связей. Портер получил, например, письмо от представителя одного из лучших чарльстонских семейств, который рекомендовал своего родственника Джона Ратледжа – внука участника первого Континентального конгресса, внучатого племянника одного из подписавших Декларацию независимости. Единственно, кандидату шел уже 19-й год, и устраиваться на службу во флот США было уже поздно [1122]. Кстати, дети самого Портера тоже были зачислены в штат юнгами.

Так что Портер не мог пожаловаться на отсутствие желающих стать под его начало. А ведь той же осенью 1826 г. газеты печатали письмо молодого филадельфийца, служившего в Южной Америке и Мексике. Он достиг звания полковника, командующего полка, «но думаю, эта честь не излечит раненую ногу, не заполнит голодный желудок, а тем более пустой кошелек». Утверждая, что его положение еще лучше, чем у сотен других добровольцев, автор всячески старался отговорить молодых людей от столь опрометчивого шага – ехать могут лишь те, кто ради «борьбы во благо свободы» готовы пожертвовать всем, не получая ничего взамен. Анонимный офицер заканчивает письмо рассказом о напряженной деятельности Портера в Мексике – но такой мажорный финал скорее лишь подчеркивал тягостное впечатление от всей статьи [1123].

Как отнеслись к переходу Портера на мексиканскую службу в США? “Richmond Enquirer” критиковал такой шаг как непатриотический, а вот “National Intelligencer” считал его этически оправданным, вспоминал пример Лафайета времен Войны за независимость и указывал на теплую дружбу, которая связывает Портера и Пойнсета [1124]. “North American Review” поздравлял Мексику с таким приобретением [1125]. Журналисты подчеркивали первые успехи Портера в строительстве флота в Веракрусе [1126]и благодарность мексиканского правительства [1127].

Состоявший всего из маленького фрегата, четырех бригов и двух катеров, новый флот Портера был меньше его старой эскадры. Состояние кораблей оказалось все же посредственным, так что отплыть в поход удалось лишь весной 1827 г., после ремонта [1128]. Задача была привычной: борьба с каперством и пиратством в Карибском бассейне. Флагман “Guerrero” и другие корабли удачно вели действия против кубинской торговли [1129]. Эти успехи вкупе со снаряжением четырех каперских судов летом 1827 г. внушали Портеру надежды на конечный успех: «Меньше чем за год Куба будет уничтожена (annihilated), и я не сомневаюсь, что Испания признает независимость республики – чтобы совершить это, мне требуется лишь располагать щедрым доверием правительства» [1130].

Но не все оказалось столь безоблачным. Как главнокомандующий Портер получал большую долю призовых денег (prize money), но серьезная их часть уходила на текущий ремонт и поддержание кораблей, так как государственное финансирование оказалось крайне нерегулярным. Жалование не платили не только офицерам, но и самому Портеру [1131]. Главнокомандующему же полагались 12 тысяч долларов оклада и участок земли в Техасе. На деле он утверждал, что в последние два года службы не мог получить даже средства на необходимый флотский провиант [1132]. В качестве обещанной части жалованья ему пожаловали огромный кусок земли на перешейке Теуантепек, войти во владение которым не удалось ни ему, ни его потомкам. А вот собственное имение под Вашингтоном Портеру пришлось спешно продавать за треть цены, так как денег выплатить долги не было [1133].

Власти, казалось, относились к самому Портеру с уважением [1134], но на него, увы, перекинулся пожар межпартийной борьбы: так, сочувствовавший эскосесес военный и морской министр Гомес Педраса откровенно подчеркивал свою нелюбовь к североамериканскому моряку [1135]. Впрочем, человек сугубо сухопутный, Гомес Педраса вряд ли считал развитие флота важной задачей [1136]. Министр финансов Эстева просто не видел большой нужды в создании флота в условиях послереволюционной разрухи [1137]. Не исключено, впрочем, что скандалы, связанные с Пойнсетом, отразились на отношении к его соотечественнику и другу.