Артур Озолин - Из истории гуситского революционного движения

В заключение в манифесте указывалось, что преобразование церкви и образа жизни духовенства должно быть осуществлено во что бы то ни стало. «Названное духовенство должно быть, хочет оно этого или не хочет, приведено к евангельской жизни по образу, как жил Христос со своими апостолами» [776] Там же. . У бюргерской чешской оппозиции уже не было к тому времени такой же, как у таборитов, настойчивости и решительности в борьбе за реформу церкви. Как показывают компактаты, бюргеры теперь хотели бы только, чтобы за ними было закреплено все то, что они получили или захватили за время гуситских войн. Остальное их уже не интересовало.

Кто же должен был осуществить реформацию церкви? На какие социальные слои общества думали в данном случае опереться вожди таборитов? Таборитские манифесты были обращены к светским властям — королям, князьям, господам и городам, т. е. имущим светским элементам. Несколько раз употребляется выражение «богатым и бедным», «всем вообще», однако это лишь общая, не конкретизированная формулировка. Крестьянство упоминается лишь вскользь.

Содержание манифестов 1430–1431 гг. говорит о значительном поправении руководства таборитов. В манифестах нет высказываний в хилиастическом духе. В них признается деление общества на сословия, нет отрицания духовенства как отдельного и привилегированного сословия. Это было, по-видимому, не только тактической уступкой, но и идейным сдвигом вправо руководителей таборитов.

Социально-экономические отношения в самом Таборе также эволюционировали, к этому времени в направлении превращения его в типичный бюргерский город вместо прежнего центра революционной борьбы крестьянства и городской бедноты. В руководстве таборитского движения все большее влияние приобретали выходцы из низшего Дворянства, бюргерские элементы, некоторые прежние рядовые члены таборитских общин, разбогатевшие за время гуситских войн и выступающие теперь с умеренных позиций. Требования таборитских манифестов 1430–1431 гг. во многом отвечали по их содержанию и направленности важнейшим положениям учения Яна Гуса и программы радикальной части бюргерской оппозиции первых лет гуситских войн, но уже не отражали со всей полнотой революционных чаяний крестьянской бедноты и городского плебса.

Заключая характеристику манифестов, мы можем отметить, что они свидетельствуют не только об эволюции вправо таборитского лагеря, но и о том, что продолжалась энергичная борьба против церковного феодализма, прежде всего за дешевую церковь. Последовательное осуществление этого требования могло принести весьма существенные положительные результаты и убыстрить социально-экономическое развитие чешских земель вообще. И в эти годы табориты не отказались от активных способов борьбы за свои жизненные права, хотя давно уже не выступали под знаменами хилиазма. Они еще полны были решимости бороться за победу своих идеалов, что подтверждается таборитской практикой конна 20-х и первой половины 30-х годов. Положительное значение имела и пропаганда таборитами своих взглядов в соседних странах, служившая укреплению дружественных связей революционного чешского народа с народами Германии, Венгрии, Польши, Франции. Эта пропаганда вызвала значительный рост гуситских откликов в ряде стран Европы.

Приведенные нами сведения об учении и деятельности Яна Желивского, Петра Хельчицкого, материалы клатовских решений таборитов и таборитских манифестов, данные о походах радикальных гуситов внутри Чехии против феодально-католических сил, об уничтожении феодальных замков, монастырей — все это позволяет нам высказать ряд предположений о программных принципах плебейско-крестьянского лагеря таборитов в период после 1419–1422 гг.

Основой стремлений таборитов остается по-прежнему попытка решения главным образом насущных социально-экономических вопросов. Табориты продолжали борьбу против крупной феодальной собственности, за создание благоприятных условий для ведения мелкого крестьянского хозяйства. Целый ряд вопросов, выдвигавшихся на первом, хилиастическом этапе движения, сохранил и теперь свое значение. Крестьяне по-прежнему боролись за свободное пользование общинными угодьями, что было раньше важной составной частью хилиастических статей. Опыт крестьянских движений в других странах говорит о том, что это требование могло выступать и вне хилиастической программы, как это было в 12 тезисах немецких крестьян в 1525 г.