Александр Мещеряков: История древней Японии

2. Самая активная часть населения покидает пределы прежней среды обитания.

3. Социальные, культурные, этнические и родовые группы «притираются» друг к другу и находят взаимоприемлемый компромисс общежития.

Если оценить ситуацию с макроисторической точки зрения, то нельзя не прийти к выводу, что в Японии был реализован именно третий вариант. С установлением сёгуната Токугава длительный период междоусобиц был окончен, и с тех пор страна не знала глобальных революционных потрясений; эмиграция конца XIX–XX вв. была крайне незначительной.

Говоря о культурной гомогенности, следует иметь в виду однородность населения страны с точки зрения этнической, языковой, религиозной, социальной и имущественной — т. е. тех факторов, которые служат источником конфликтов в других странах. Полное отсутствие притока переселенцев начиная с VIII в. позволило постепенно унифицировать этнические различия, которые, безусловно, существовали в древности. Межконфессиональных противоречий удалось избежать, поскольку действительной основой японского менталитета всегда оставался синтоизм. Его контаминация с буддизмом (религией по своему изначальному духу чрезвычайно малоагрессивной) была достигнута в основном за счет мирного межкультурного влияния. Имущественное расслоение никогда не было в Японии чересчур велико, а жесткая система предписанных социальных ролей с обоюдными правами/обязанностями верхов/низов обеспечивала четкое функционирование социального механизма (общественные конфликты возникают, как правило, именно там, где социальные роли оказываются в силу различных причин «смазаны»). В связи с этим и реально существовавшие региональные хозяйственно-культурные различия были ограничены по степени своего воздействия на динамику исторического процесса.

Относительная перенаселенность Японии в условиях невозможности «исхода» (или же психологической неготовности к нему) диктовала необходимость в выработке строгих правил бытового и социального общежития. «Китайские церемонии» японцев, которые до сих пор являются отмечаемой всеми наблюдателями чертой национального характера, — внешнее следствие такого положения вещей, когда существует жизненная необходимость гармонизации самых различных групповых и индивидуальных интересов. Обладая чрезвычайно высоким средним уровнем образованности, развитой и культивируемой индивидуальной рефлексией, японцы, тем не менее, известны на Западе своими коллективными формами поведения, понимаемого зачастую как «недоразвитость индивидуальности». Это, безусловно, не так. Речь должна идти о выработанном веками модусе поведения в критически перенаселенном пространстве. Можно сказать, что свободный и осознанный выбор японцев заключается в отказе от индивидуальной свободы ради гармонизации общественных интересов в целом.

Теснота добровольного проживания способствует формированию специфического взгляда на мир, весьма отличного от свойственного «равнинным» этносам, которым природные условия позволяют расселяться более вольготно. Общая тенденция к миниатюризации (которая прослеживается во всех областях жизнедеятельности и культуротворчества — начиная от поэтических форм танка и хайку и кончая искусством выращивания карликовых растений — бонсай ) отмечается многими исследователями. Увлечение масштабным было свойственно японцам лишь на ранней стадии становления государственности. И даже эпос, стадиально склонный, как известно нам из других традиций, к гиперболизированному изображению событий, не демонстрирует в Японии страсти к сильным преувеличениям.

Вообще говоря, если характеризовать японскую культуру через зрительный код, то ее можно назвать «близорукой» (в отличие от «дальнозоркости» равнинных народов, в частности русских): она лучше видит, а человек, ей принадлежащий, лучше осваивает ближнее, околотелесное пространство, всегда находившееся в Японии в состоянии обустроенности. Что же касается освоения пространства дальнего, то здесь эти культуры меняются местами. Японская культура как бы всегда смотрит под ноги, и стратегическое мышление, мышление абстрактное, философское, взгляд на мир «сверху», освоение дальних пространств и просторов никогда не были сильными сторонами японцев. Японское культурное пространство — это скорее пространство свертывающееся, нежели имеющее тенденцию к расширению.

Далеко не случайно поэтому, что спорадические попытки японцев к пространственной экспансии всегда заканчивались неудачей. Так было в VII в., когда японский экспедиционный корпус потерпел жестокое поражение на Корейском полуострове. Так было и тысячелетие спустя: храбрые японские воины оказались бессильны, попав в мир с другими пространственными и культурными измерениями, когда экспедиция Тоётоми Хидэёси (1536–1598), вынашивавшего планы посадить на китайский престол японского императора, вела боевые действия в Корее.