Юрий Кривошеев - Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XIV вв.

Таким образом, в работах А.Ю. Якубовского, как и в трудах других востоковедов того времени изначально были заложены зерна дискуссии. Действительно, уже в 50-х годах «кочевниковеды» явно разделяются на два лагеря: в центре их споров стоит вопрос о собственности у кочевников — земля или скот? Вместе с тем, как верно отметил Н.Н. Крадин, «обе стороны продолжали рассматривать кочевые общества в рамках феодальной парадигмы». [445]

Несмотря на это, была подвергнута «сокрушительной критике ортодоксальная версия теории кочевого феодализма», [446] т. е. версия, предложенная Б.Я. Владимирцовым. Это было сделано вначале С.Е. Толыбековым, [447]а затем Г.Е. Марковым. [448]С.Е. Толыбеков отрицал возможность феодальной собственности на землю у кочевников. В социально-политической же сфере, как считал Г.Е. Марков, наиболее «типичными» для кочевников были «общинно-кочевое» и «военно-кочевое» состояния, и лишь «кочевые империи» на время становились государственными образованиями. [449]

В эти же годы Л.Н. Гумилеву (не принимавшему непосредственного участия в дискуссии) удается создать впечатляющую панораму кочевнического мира средневековья, не вписывающуюся в формационные рамки и, следовательно, отличающуюся от общепринятых представлений. [450]

Что же касается дискуссии о формационной природе кочевых обществ, то, по мнению Н.Н. Крадина, она «в настоящее время не только далека от выработки каких-либо конкретных решений, но и в принципе такой исход не представляется возможным». [451]

Однако дискуссия ясно показала, что в ряде случаев перестают «работать» такие основополагающие в марксизме понятия, как «общественно-экономическая формация», «собственность», «классовое общество», «государство». Прежде всего не устраивает заложенная в них однозначность, статичность, смысловая жесткость. Для объяснения сложных общественных процессов, идущих в кочевых обществах, возникает необходимость расширения научного категориального аппарата. В 80-е годы в советском востоковедении начинают применяться дефиниции, широко используемые в мировой социоантропологии: вождество-чифдом, потестарность, конический клан, редистрибутивность и т. д. [452]Удачным оказалось их «внедрение» в кочевническую, в частности, монгольскую проблематику. Новаторские работы последних лет Н.Н. Крадина, В.В. Трепавлова, Т.Д. Скрынниковой говорят сами за себя. Средневековое монгольское общество, с которым волею исторических судеб столкнулась Русь, благодаря их исследованиям предстает социально-динамичным и мобильным, но фактически не вышедшим за рамки социально чрезвычайно насыщенных, но раннегосударственных и даже родоплеменных отношений.

Н.Н. Крадиным была предложена новая трактовка политической организации кочевников, да и самого способа производства. Считая, однако, что «марксистский подход к номадизму далеко не исчерпал себя», ученый видит необходимость «насыщения теории современными достижениями истории и социальной антропологии. Так, при более емком понимании категории "производительные силы" за счет включения социального компонента, представляется, что производительные силы кочевых обществ это не только примитивная технология и экстенсивное присваивающе-производящее хозяйство, но и специфические формы социополитической организации… номадизма, от племенных союзов и вождеств до кочевых империй. Эти формы социополитической организации являлись тем средством, с помощью которого номады обеспечивали организацию экспансии, доминирование над земледельцами и получение от них необходимой сельскохозяйственной и ремесленной продукции». [453]Эксплуатация зависимых народов приобретала в этом случае характер «экзоэксплуатации». [454]

Каковой же была политическая организация кочевников? — еще один вопрос, поставленный автором. Рассмотрев «марксистские» критерии государственности, он приходит к выводу, что ни один из них «не может служить убедительным показателем возможности самостоятельного преодоления кочевниками барьера государственности». [455]Но тем не менее о государственности говорить можно, но «только как о государственности специфической — связанной с завоеваниями и направленной вовне общества». Такую «кочевническую» государственность Н.Н. Крадин обозначает термином «экзополитарная». [456]По характеру отношений, складывающихся между завоевателями и покоренными народами, ученый выделяет три типа «экзополитарных» политических образований: «типичный», «даннический», «переходный». [457]В итоге Н.Н. Крадин выступает «за существование у кочевых народов особой, отличной от ранее выделенных, общественно-экономической формации, основанной на внешнеэксплуататорской деятельности». [458]