Юрий Кривошеев - Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XIV вв.

К политическим проблемам монгольской истории XIII в. обращается в своем исследовании В.В. Трепавлов. [459]Однако его подход также отличается от общепринятого. В центре его внимания — рассмотрение политических и идеологических институтов монголов с позиций традициогенеза. Цель своей работы он определяет так: «Изучение традиционных элементов монгольской государственности XIII в., т. е. компонентов социально-политического устройства, перешедших в нее из административных структур раннего средневековья» (хунну, древних тюрок и др.). Другими словами, речь идет о «преемственности государственного строя» у монголов времени Чингис-хана и его наследников, о «проблеме историко-генетических связей в кочевой государственности». [460]

«Государственная традиция» автором и формулируется как «историко-генетическая преемственность общих, основных и существенных принципов, признаков и компонентов государственного устройства, передающихся от одних государств к другим». Основа традиции «представления о порядке и способе определенной деятельности»: «традиция существует не в форме деятельностных актов, а прежде всего в виде представлений о них». [461]

Таким образом, «государственная традиция в Монгольской империи проявлялась в двух направлениях — идеологическом оправдании завоеваний и организации управления (концепция верховной власти, соправительств, система крыльев и улусов, престолонаследие); или как «традиция построения империи и традиция "объединения" кочевников». [462]

Примечательно и то, что автор не рассматривает в качестве всеопределяющей основы формирования и функционирования монгольской государственности «экономический базис», полагая, что у кочевников с начала нашей эры до середины II тысячелетия «формы собственности и власти остаются принципиально неизменными». [463]

Важен и его вывод о том, что «традиционные нормы государственного строительства, возникшие у кочевников, оказались наиболее жизнеспособными на степных территориях империи — в Монголии и Золотой Орде». [464]

Наконец, следует согласиться с автором и в том, что «разбор особенностей государственной традиции — явления, присущего всем государствам, — имеет и общесоциологическое значение». [465]Безусловно, как будет показано дальше, это применимо и к средневековой Руси, даже находящейся в даннической зависимости от монголов.

Работы Т.Д. Скрынниковой продолжают исследование внутренней структуры монгольского общества. Но если Н.Н. Крадина и В.В. Трепавлова интересуют в большей степени «внешние» атрибуты проявления государственности, то Т.Д. Скрынникова анализирует эти проявления, исходя из социально-психологических (ментальных) представлений. Харизма и власть в монгольском обществе — вот две основные составляющие ее исследований. [466]Автор ставит вопрос и шире: «Можно ли считать монгольское общество феодализированным, а его организацию — государственной (и является ли государственность внутренне ему присущей), или оно характеризуется как дофеодальное, догосударственное»? [467]

«Анализ терминов социальной организации, обозначение иерархии предводителей, их взаимоотношения и связи, наблюдение за выборными и наследственными должностями, превращение одной в другую, характер совета, где происходили выборы, — все это позволяет уточнить точку зрения на характер монгольского общества». [468]То есть и в данном случае наблюдается отход от прежнего алгоритма исследования, который, как мы видели, заключается в анализе или просто постулировании социально-экономических отношений в монгольском средневековом обществе как феодальных (раннефеодальных); далее разбирается надстройка — социально-политические страты и сама политическая система соответственно как феодальные или феодализирующиеся. Здесь наблюдение ведется не от схемы, а от самой социально-политической действительности, отраженной в источниках.

Политогенез монгольского общества Т.Д. Скрынникова делит на два этапа. Первый — XII в. — она характеризует так: «Отсутствие у монголов таких основных признаков государственности, как территориальное деление, управленческий и налоговый аппараты, свидетельствует о догосударственном уровне развития общества и позволяет определить его как потестарное — предгосударственное и предполитическое. Монгольскую средневековую социально-потестарную организацию можно определить как вождество с военной демократией и военной иерархией, обеспечивавшими цельность этносоциального объединения в длительный для кочевников период перехода от разлагающегося родоплеменного общества к государству через предгосударство. Кочевые объединения возникают на базе «генеалогического родства», часто условного. Даже в период кочевой империи как высшей формы организации и централизации монгольского общества не меняется патриархальный характер ее ядра. Можно согласиться с Г.Е. Марковым в том, что в зависимости от мирного или военного периодов истории кочевого общества оно определялось как патриархальное или военно-демократическое, точнее — военно-иерархическое». [469]