Зигфрид Фишер-Фабиан - Александр Великий. Мечта о братстве народов

В его темных волосах светились белые пряди, как видно на мозаике, обнаруженной в 1831 году в «Доме Фавна» в Помпеях. Развевавшиеся надо лбом волосы придавали его облику что-то львиное. На этой мозаике, прообразом которой послужила картина Филоксена Эритрейского, Александр предстает таким, каким его видели современники-македоняне. Мы узнаем его превозносимый всеми сверкающий взгляд и оттененную румянцем белизну кожи.

Если кто-то отращивал волосы до шеи, это считалось безвкусицей, а привычка бриться вызывала унизительное сравнение с женщиной. Если же подобным образом поступал такой человек, как Александр, это становилось модой. Дело доходило до того, что подражали даже его манере держать голову с легким наклоном и поворотом влево. Неподражаемым был влажный блеск его глаз, постоянно упоминаемый «сверкающий взгляд», что, как правило, встречается у сангвиников.

Еще одно поражало в нем — запах кожи. «Его рот, все его тело источало божественный аромат, которым были пропитаны и его одежды», — писал Плутарх. И это могло быть объяснено «только смешением телесных соков очень теплых и страстных, ведь благоухание возникает, когда влага поглощается теплом». При более внимательном рассмотрении оказывается, что причина кроется в душистых мазях, которые царю постоянно втирали в тело.

Простой солдат едва ли почувствует «благоухание», исходящее от его полководца, или заметит особенности его фигуры и лица. На воинов оказывало влияние общее впечатление, которое создавалось сияющей, пленительной, прямо-таки ослепительной юностью и печатью милости богов, той милости, которой наделены счастливцы, являющиеся божьими посланниками. Каждый, кто встречался с ним лично, утверждал, что Александр очаровывал всех, обольщал, располагал к себе уже после краткой беседы. Всех, даже врагов.

В данный момент к его врагам относился и Мемнон, человек из Родоса, во многих отношениях ему равный. Мемнон отступил с остатками разбитой у Граника армией в Галкарнас, ныне Бодрум. Теперь он набрал новые войска, укрепил близлежащие острова, расширил на пятнадцать метров и углубил на восемь метров ров перед главным валом, заполнил склады зерном и емкости водой, блокировал вход в гавань, направив туда военные корабли — словом, все подчинил цели создания оплота, где покончат с македонским призраком. В этом ему должны были помочь, наряду с македонскими перебежчиками, два афинских полководца, Фрасибул и Эфиальт, на выдаче которых настаивал царь после уничтожения Фив.

Мемнон знал своих противников по собственному опыту. Время, проведенное в Пелле, он использовал для изучения македонской армии и принципов ее организации. Эти знания после поступления на службу к персам позволили ему вселить страх даже в самого Пармениона, когда тот, еще при Филиппе, начал военные действия в Малой Азии. Мемнон знал Александра по личным встречам. Он и ненавидел его, и восхищался им. Одного из командиров наемников, который недостаточно проявил себя в боях против македонян, Мемнон наказал палкой, объяснив: «Я нанял его не для того, чтобы он хулил Александра, а для того, чтобы он победил его».

Как нам уже известно, на военном совете персов Мемнон не был поддержан со своим предложением применить тактику «выжженной земли». Из поражения при Гранике персы извлекли урок: командовать войсками должен кто-то один. Великий царь на этот раз проявил достаточно благоразумия, чтобы вопреки всем сомнениям доверить Мемнону командование армией. При одном условии: ему следовало отослать свою жену Барсину и детей ко двору в Сузы, где они были бы в безопасности и служили залогом верности нового военачальника. В остальном Дарий все еще придерживался мнения, что не следовало против этих захватчиков выступать всей военной мощью персов. Поражение при Гранике удивило его, но не насторожило. В те времена враждебные народы нередко пересекали границы с враждебными намерениями. Будь они хоть из степей Средней Азии, из Эфиопии, с Кавказа, из пустынь юго-запада — словом, откуда угодно, — вывести мировую империю из состояния равновесия они не могли.

Мемнон потратил немало сил, чтобы сделать Галикарнас неприступным. Войско Александра неспешно продвигалось вперед, что, впрочем, меньше всего зависело от сопротивления персидских войск, поскольку с победой на Гранике власть персов по ту сторону Тавра, казалось, пала. Причина медлительности крылась в сложной политической ситуации и борьбе за власть в крупных греческих городах, которые протянулись вдоль побережья, как жемчужины на одном шнуре. Перо было теперь важнее меча, дипломатическая хитрость ценилась выше военного таланта. Здесь необходим был не Александр-полководец, а Александр-политик. Что же это была за страна, по которой он шел со своими войсками?